Трансплантация (сборник)

Когда рукопись этой моей повести уже была полностью готова к печати и лежала в типографии, мне попалась на глаза небольшая заметка в одной из петербургских газет. В ней говорилось, что в городе, впервые в Европе, начаты работы по внедрению информационных систем нового поколения. Эти работы будет проводить совместное российско-американское предприятие, одним из учредителей которого является известная во всём мире фирма «Аском». В конце заметки сообщалось, что презентация проекта состоится сегодня вечером в одной из правительственных резиденций.

Позвонив в Управление делами Смольного и представившись, я, к своему удивлению, довольно легко получил приглашение.

В лучшем костюме, белоснежной рубашке и строгом тёмном галстуке, опоздав из-за жутких пробок минимум на час, я оказался в прекрасном каменном особняке на Крестовском острове. Большой светлый зал был лишь наполовину заполнен. Официальная часть презентации, по всей видимости, давно закончилась, и представители городских властей да и многие рядовые гости уже отбыли для вершения своих важных и ответственных дел. Фуршет тоже подходил к концу. Оставшаяся к этому времени публика, стоя, чинно попивала из хрустальных фужеров шампанское да ковырялась в тарелках, дожёвывая всякие яства, коими, несмотря на бушующий в мире экономический кризис, был уставлен длинный, во весь зал, стол. В центре выделялась миловидная, лет тридцати пяти женщина с тонкими красивыми чертами лица, светлыми длинными волосами и большими карими глазами. Она оживлённо беседовала с пожилым толстым мужчиной. Глаза наши встретились, и после мгновенного замешательства она улыбнулась мне. Я подошёл.

— Я вас узнала, здравствуйте. Я — Ольга Владимировна Останина. А это господин Джон Раттер — президент фирмы «Аском».

Мы приветливо кивнули друг другу. Затем наступила долгая неловкая пауза, и я, поняв, что, видимо, помешал их беседе, вежливо откланялся, правда, попросив Ольгу Владимировну уделить мне несколько минут, когда она будет свободна. Но отойти я не успел. В этот момент к нам подошёл среднего роста мужчина с открытым, чуть курносым лицом, добрым и умным взглядом сквозь круглые линзы очков в тонкой чёрной оправе. Его серый элегантный костюм сидел безупречно, синий галстук идеально гармонировал с шёлковой рубашкой в тонкую голубую полоску. Левая рука мужчины была забинтована и покоилась на груди, поддерживаемая тонкой, перекинутой через шею повязкой. В правой — бокал с шампанским.

— Это мой муж, — представила мне незнакомца Ольга Владимировна и с видимой гордостью и слегка иронично добавила: — Президент нового совместного предприятия — Денис Останин.

На набережной Фонтанки около Летнего сада и Михайловского замка задувал промозглый ветер, разнося первые ноябрьские снежинки. В гранитной нише набережной ёжилась от холода маленькая бронзовая птичка в белой снежной шапочке набекрень. Клювик пичуги был широко открыт, и казалось, что она вновь напевает свою весёлую и незатейливую песенку.

Я, облокотившись на перила, смотрел на Чижика и слушал Дениса. Рядом с ним стояла Ольга. Чуть поодаль Влад. Красивый, стройный и взрослый.

— Наверное, всё же подействовало Сашино предупреждение или это было какое-то предчувствие, какой-то внутренний голос, а может, это просто судьба… даже и не знаю… Поверьте, мне тогда было очень стыдно, — говорил тихим голосом Денис. — Честное слово, я, видимо, просто провалился бы сквозь землю, если бы меня кто-нибудь в тот момент увидел. Взрослый, солидный мужчина, один, на тёмной лестничной площадке заброшенного дома, вдруг влезает на усыпанный грязью и окурками подоконник, прижимается всем телом к капитальной нише окна и, вытянув левую руку, нажимает на эту проклятую ярко-зелёную кнопку.

Вы знаете, взрыва я даже не услышал. Просто увидел столб пламени и пролетающую мимо меня дверь с выведенной на ней чёрной масляной краской цифрой «одиннадцать».

Денис замолчал и посмотрел вниз на тёмные волны Фонтанки.

Мимо проплыл грязненький чёрный трудяга-буксирчик и приветственно гуднул. Мы дружно помахали ему, и Чижик чуть заметно повернул свою маленькую, с открытым ртом, бронзовую головку в шапочке из первого питерского снега и проводил этот кораблик долгим печальным взглядом.

— А Антон всё-таки подобрал секретный код к ноутбуку, — с гордостью за друга вступил в беседу Влад. — Он теперь часто у нас бывает, и Вера Михайловна тоже. Она очень о нём заботится.

— Да, Антон талантливый парнишка, — поддержал сына Денис. — Вот школу закончит, обязательно возьму его к себе в новую фирму.

В этот момент случилось то, чего я так опасался, оставляя автомобиль на набережной под знаком «Остановка запрещена», — точно за моей машиной притормозила чёрная милицейская «тойота». Из нее вышел высокий плотный мужчина в тёмной кожаной куртке. Я полез было в пальто за правами, но, посмотрев в улыбающиеся и приветливые глаза мужчины, вытащил руку из кармана и протянул её для дружеского рукопожатия.

Минус один

Вместо предисловия

В самом начале две тысячи второго года меня пригласил на разговор губернатор Санкт-Петербурга Владимир Яковлев.

Проведя блиц-разведку в кабинетах да коридорах Смольного (кое-кого всё-таки знаю), выяснил, что, скорее всего, мне поступит предложение поработать в составе городской комиссии по помилованию.

Не то из газет, не то по телевидению, но краем уха я уже слышал, что Президент принял решение о расформировании Российской так называемой «комиссии Приставкина» (блистательного писателя, а как позже оказалось, и прекраснейшего человека) и передаче её полномочий в регионы. Так что коридорный Смольный, похоже, на этот раз был прав.

Поразмышляв пару бессонных ночей, посоветовавшись с друзьями, я твёрдо решил — откажусь. Тюрьмы да колонии, статьи Уголовного кодекса да протоколы осмотра мест преступления — я любитель окунаться во что-то новое, ранее мною не изведанное, и, кстати, всегда чувствовал себя при этом уверенно и комфортно, но окунаться именно туда мне не хотелось вовсе.

А главное — эти предстоящие встречи с чужой болью, горем, безысходностью. Хорошо зная себя, свой характер, я также понимал, что, увы, не смогу просто сталкиваться, встречаться… Я буду эти чужие судьбы и чужие страдания постоянно носить в себе.

А судеб несчастных этих там — пруд пруди. Ведь за каждой просьбой о помиловании стоит далеко не одна судьба просящего милости, а и судьбы его близких, родственников, друзей. Но ведь есть ещё судьба потерпевшего. И у него есть родные и близкие люди, а значит, опять судьбы. Вправе ли я судьбы этих, однозначно, несчастных людей решать?

Казнить нельзя помиловать. Пусть раз за разом ищут другие, — в какое место сего недоработанного королевскими бюрократами указа приткнуть этот замусоленный частым пользованием знак препинания. Другие! Не я!

Короче, нет. Не нужна мне эта ЗАПЯТАЯ В КАРМАНЕ. Своих проблем да бессонных ночей с запасом хватает. Откажусь, и всё!

А тут ещё и жена, от кого-то прознав о грядущем мне предложении, с умным видом заявила, что, если я соглашусь, то первое же прошение, которое я получу, будет как раз её — прошение о разводе. Кстати, так и сказала — не ходатайство, а именно прошение.

Во всех там самых-пресамых высоких указах, кодексах и других чиновничьих наработках — везде читаешь — «ходатайство». С самых высоких трибун, правда, с ударениями в совершенно непредсказуемых местах — всегда слышишь — «ходатайство».