Трав медвяных цветенье
Шрифт:
Приключилось… С уст сорвалось – а он и не замешкался, разговор. Такой шустрый! Уж и не поленится…
– Ну-ка! Ведь верно: расспросить всё тебя хотел! А? Бедная моя пташка! Как ты попала в лесную чащу?
– Ах, и не спрашивай… но ведь главное – всё позади! Ведь ты же спас меня!
– Спас… – молодец угрюмо замолк.
– Ну, что ты? – ласкаясь, затормошила его Лала, – ведь верно! Спас! Всё как прежде! Ты вечный мой спаситель! – улыбнулась она. – Как ты оказался в этих местах? Как узнал про меня? Ведь если б не ты – я бы утонула!
От этих слов Стах похолодел.
– Чего?! –
Та заморгала ресницами. Осторожно повторила:
– Утонула. Нунёха сказала – ты меня из болота вытащил…
Гназд слегка поперхнулся и через силу проглотил ком. Потянуло задать вопрос – но вовремя спохватился. Помалкивая, смотрел в ясные девичьи глаза, что греха не ведали, слушал странные речи:
– За мной гнался ужасный человек! Я, понимаешь, обманула его – поэтому он был такой злой. Поймал бы – убил! Я затаивалась, и он, зверь зверем, рычал и ломился сквозь кусты – искал! Очень страшно!
– Ты кричала? – осторожно спросил Стах, поминая кикимор.
– Наверно… Я не помню. Я, помню, вся точно заледенела со страху… ноги сами по себе, как не мои… однако ж – быстро бегут! В жизни так не бегали! Я всё же убежала! Я спряталась. Но скользко, нога поехала вниз. Я хотела схватиться, а сорвалась. Прямо под откос.
«Час от часу не легче!». Стах со страхом заглянул ей в зрачки. Нет, она была здорова и благоразумна! Но что за чертовщину несёт? Может, всё же, кикиморы шутканули над ними обоими?
Гназд решился спросить:
– Этот… зверюга-то… как ты попала к нему?
Царевна вздохнула, поморщившись:
– Долгая история. Меня отдали вместо долгов…
Тут уж Гназд отпал навзничь:
– Как – долгов?! Каких? Кто?
Лала утомлённо поникла головой.
– Ох… Вспоминать тошно… – с тяжким вздохом проговорила она, – дай мыслями собраться… короче – князь Кремечский оказался должен Балике Хлочу.
«Князь Кремечский оказался должен Балике Хлочу, – подумал Стах. – Как просто! Как легко прозвучали эти имена».
Имена не были безвестны. Балика Хлоч. Довольно свирепый тип, попадать в руки которого не стоило. Стаху приходилось сталкиваться с его людьми, а теперь вот ездит он на его коне, рискуя быть узнанным. Странно. Балика Хлоч оказался в одиночестве, на лесной тропе? Впрочем, чего ни бывает? Итак – Хлоч. Что ж? Это хорошо – что волки грызут его кости, а черти – душу.
А другой – князь Кремечский. И тоже странно. Все знают, что князь Кремечский преставился ещё зимой. Но никто, кроме Стаха, не знает, что жаждущий справедливости Хартика приложил к этому руку. Робингудовские замашки Харитон оставил, но не забыл. И когда всерьёз назрела разборка между возмутившейся артелью и всепригнетающим князем, который давно приласкал всех разбойников края, Харт, никому не сказавшись, подстерёг на лесной дороге сомнительного господина и его живую тень, рванувших править права. Только Харт и мог столь точно почуять, столь верно послать пулю и столь легко уйти.
И вот Кремечский – таким образом коснувшийся Гназда – появляется в его жизни вновь, и куда ближе…
– Ну-ка, – твёрдо потребовал Стах, – давай-ка по-порядку – рассказывай, что с тобой приключилось!
А что, Стаху, могло приключиться – когда попало в руки девицы твоё собственное письмо? Расчувствовался на досуге влюблённый дурак! Зазмеились в доверчивых Лалиных глазах глупейшие твои строки – а почудились оно вещими знаками.
«Бедный я путник одинокий в странствии своём… На стезю небосвода не ступит нога дерзновенная… Лалу, Лалу… Звезда моя в
ночи недосягаемая… Лалу, Лалу… Звезда моя в ночи несгорающая… Я сровняюсь с землёй… упаду за ребристые кряжи… К дальней звезде единственной – молитва моя последняя… Ты, моя неведомая! Пусть дрогнут лучи твоих сияющих очей… прольёшь ли свет печали на меня, приникшему к стопам твоей памяти… оторвана душа моя, как от стебля цветок… меня нет и не будет более… снизойди на последний призыв… чашу любви твоей пригубить в предсмертный миг…»– В предсмертный миг! – простонала девушка, хватаясь за голову, – о Господи!
Тут же резвые ножки бедняжку подбросили, и, выронив бумагу, она опрометью кинулась вслед за путешественницей. Добежав до конца улицы, разглядела: та неторопливо брела почти у дальнего поворота. Девушка заторопилась следом. Однако гостья вдруг прибавила ходу, и Лала догнала её только за крепостными воротами. Запыхавшись, она окликнула женщину:
– Где он?!
Женщина сразу же обернулась и несколько мгновений разглядывала девицу с радостной улыбкой. Затем заструился её тихий вкрадчивый голос:
– Далёко, дева… далёко, – она запнулась, покачивая головой, – а впрочем… ты готова следовать, не так ли? Тогда мы дойдём к закату дня. Но если приведёшь лошадь – доедем быстрей.
– Лошадь… – в досаде Лала заломила руки, – брат, может, и даст, но спросит, зачем.
– Не надо брата! – решительно заявила странница, – вон кто-то выехал из крепости… неужели, не подвезёт?
Лала не успела высказать опасение, что будут вопросы, и брата известят… да и – отказать может возница: девиц Гназдовских нечего возить невесть куда! Женщина твёрдо шагнула навстречу запряжённой тройке, которая враз остановилась – очень даже охотно:
– Мил человек! Подвези бедных молитвениц!
– Почему бы нет? – любезно улыбнулся из саней совершенно незнакомый человек, – садитесь, барышни! – он приоткрыл медвежью шкуру, которой были застланы сани.
Лала села. Могла ль она не сесть?
– Что с ним?! – сразу пристала она к страннице, едва спрятались они в меховую полость.
– Отходит… – строго глянув, прошептала та, – тебя зовёт. Болен. Есть, сказал, девица, что вылечит одним своим явлением. За тобой послал. Умоляет! – она с серьёзностью поднесла к Лалиным глазам прижатый пальцами кончик мизинца, – вот такие слёзы текут!
Лала заплакала.
И всё время, пока они ехали до Гназдовых рубежей – утирала глаза и не находила себе места от медлительности санного бега. Спутница вкрадчиво и подробно нашёптывала ей, что молодец лежит в горячке на дальней заимке, что провалился под лёд и еле выполз из полыньи, и теперь за него только молиться остаётся, что и сделала она нынче на литургии.
По пути два раза остановил их разъезд, но Лала так зарылась в сено, что зоркие соколы ничего не разглядели в медвежьем пушистом мраке, а проезжих гостей чего не пропустить? Оказалось, что возница тоже не Гназд, а приезжий, и следует из Лахта в Хвалт по купецкой надобности.
– В Хвалт через мост берите, – посоветовал парнишка и отпустил уздцы.
Тройка полетела дальше, перенеслась через мост, замелькала снежными полями – только Гназды её и видели. Ах, Гназды, взоры ваши орлиные! Что ж проморгали вы девицу в самых-то пределах гназдовских!
Глава 10 «Девица Евлалия»
Всё неслась куда-то тройка,
И не уставали кони.
Лезло в голову порой: как
Тройку беспощадно гонят…
А когда стихал их ладный