Травля
Шрифт:
— Я вернусь… еще вернусь… не мешайте… Прочь! Все прочь!
Многочисленные руки исчезли, тени расступились, дав возможность Кэрол двигаться быстрее.
Рядом стонала от боли Эмили, ее стоны быстро переросли в вопли.
— Не могу! Я не могу! Отпусти! — закричала она, пытаясь вырваться, но Кэрол лишь крепче сжала ее руку. Обернувшись, она схватила девушку второй рукой и, упершись ногами, напряглась и со всех сил потянула к себе. Она видела, как разрушается тело Эмили, превращаясь в мертвую, быстро разлагающуюся плоть. Девушка кричала, не в силах это вынести, утратив храбрость и решительность, с которыми пришла на ее призыв. Кэрол знала, что с ней происходит то же самое,
— Тебе это только кажется, у тебя нет тела! Я не пущу! Быстрее, Эмили, помоги мне! Я погибну, быстрее!
— Не могу! Он держит! — вопила та, не только не помогая, но и пытаясь вырваться.
— Давай! Давай!!! — страшный властный крик Кэрол подействовал на нее, Эмили не могла воспротивиться ее воле, как не мог любой мертвый, и, перестав вырываться, схватилась за нее обеими руками и подтянулась, чувствуя, как мясо ее сползает с костей, как рвется и слезает кожа, словно прилипшие к этому черному туману, как к клею…
Ее вопль слился с криками Кэрол, а потом в них вдруг ударил мощный поток холодного воздуха, как будто они попали в смерч, который подхватил их, как щепки, а в следующее мгновение куда-то швырнул. И они полетели в черную бездну, продолжая цепляться друг за друга.
— Все, Эмили, все! У нас получилась! Ты свободна! Ты будешь жить! — простонала Кэрол, все еще во власти боли, которая хоть и не терзала уже с такой силой, но все равно еще не отпустила полностью.
— Кэрол! — в голосе девушки послышался испуг. — Куда я теперь?…
— В мой мир, девочка! В новую жизнь. Ты родишься заново, у тебя будут ножки, и ты все забудешь, все!
— А тебя? Я не хочу тебя забывать!
— А зачем тебе меня помнить? Ни к чему! Прощай, моя девочка! И прости, что погубила тебя своим проклятием, прости!
— Кэрол! Я хочу помнить тебя, Кэрол! Кэрол!!!
С улыбкой Кэрол медленно открыла глаза, все еще слыша ее крик.
— Матерь Божья… очнулась, — прошептал кто-то.
Повернув голову, Кэрол увидела Торес и Скавелло, прильнувших к решеткам по ту сторону и не отрывающих от нее перепуганных глаз. Лица их были перекошены от ужаса и отвращения.
— Невероятно… и это, правда, заживет? — прохрипела Торес, и вдруг отскочила от решетки и, согнувшись, пополам, со стоном изрыгнула свой обед на пол.
— Заживет, — выдавила Кэрол едва слышно, потому что никаких сил в ней не было, даже на то, чтобы говорить. Снова закрыв глаза, она замерла.
А Торес, бросив на нее взгляд, упала на колени, не в состоянии справиться с приступом рвоты, когда увидела, как с ее гниющего тела стали падать на пол извивающиеся черви.
— Их надо… доставать? — простонала она. — Они не сожрут ее?
— Нет, они все сами просто отвалятся, а раны начнут заживать. Боже, ну и вонь! К этому невозможно привыкнуть. Я пошла, а то меня саму сейчас вывернет наизнанку. Приберись за собой, и тоже не задерживайся. Ее не трогай. Она теперь долго будет отлеживаться.
Скавелло отвернулась и ушла, держа в руке камеру. Она не знала еще, что делать с этими видеозаписями, но не заснять этого не могла. Она намерена была снимать и дальше, как заключенная будет восстанавливаться, как станут заживать ее повреждения. На вопрос Торес, зачем, она лишь пожала плечами.
— Потому что это невероятно, и это просто нужно зафиксировать. А там видно будет, что с этим делать. Может, благодаря этим записям, я стану миллионершей, — она засмеялась под настороженным взглядом Торес. — Если не будешь мне мешать и никому не наябедничаешь, я с тобой поделюсь. Будем партнерами, о`кей? Я молчу о том, что ты нарушаешь правила
и кормишь ее, а ты молчишь о том, что я ее снимаю. Договорились?Торес кивнула, но про себя подумала о том, что вряд ли Джеку Рэндэлу это понравится. Скорее всего, придется эти записи как-то выкрасть и передать ему. Кто знает, может эти записи помогут ему добиться для жены отмены смертной казни. Даже если и нет, то он в любом случае не захочет, чтобы то, что происходит с его женой, увидел весь мир.
Теперь, когда Рэй и лисята были далеко, и ничто не блокировало ее дар и проклятие, Кэрол могла беспрепятственно и сколько угодно общаться с мертвыми. Что она и делала. Что еще ей оставалось делать здесь, в ожидании смерти? Она много общалась с Куртни, и с остальными, кого знала и кто умер. Но теперь почти никого не осталось. Куртни и все, кого она еще освободила, теперь развивались и росли в чреве своих будущих матерей, и скоро появятся на этот свет здоровыми младенцами. Кэрол с тихой грустью представляла, кто из них кем родится, каким станет. Ей так хотелось это знать, увидеть их, наблюдать за тем, какими они вырастут и как сложится их новая жизнь. Будет ли в них что-то от тех, какими они были в жизни Кэрол, как Эрни, например, который так походил на Эмми, но у него и Эмми были одни родители, одна кровь, и, может сходство было по этой причине, а не потому, что в нем была душа Эмми. А может, именно поэтому. Кэрол не знала. Но ей хотелось бы знать. Но узнать она не успеет. Скорее всего, она умрет до того, как родится первый из них.
Мэтт по-прежнему отказывался, как бы она его не умоляла, а насильно вытащить Кэрол его не могла. Следующий, за кем она собиралась пойти, был Кевин Дорован. А потом Элен. Кэрол давно хотела ее вытащить, но боялась. И сомневалась. Ей хотелось освободить маму, но она так до сих пор и не решилась. Луи сказал, что нельзя возвращать к жизни проклятых. Нельзя вытаскивать их из этого тумана и впускать в этот мир. Во-первых, проклятый родится у кого-то из их рода, такого же проклятого, не иначе. Ему перейдет проклятие от проклятого родителя, но это будет ничто по сравнению с тем, что он вынесет в себе в мир живых после того, как был в этом тумане. Почему-то, на этот раз Кэрол поверила словам Луи. Она чувствовала, даже знала, почему и откуда сказать бы не смогла, но она знала.
А потом ей стало известно, от самих проклятых, томящихся в тумане, что одного из них все-таки вытащили и вернули в мир живых. И сделал это никто иной, как сам Луи. Когда она позвала Луи, он не вышел на контакт, и с тех пор избегал ее, появляясь только, когда она приходила в туман его за пленниками.
С Патриком она общалась, редко, но общалась. Он сердился, что она его не слушает и вытаскивает мертвых, потому редко откликался на ее призыв. Когда он соизволил появиться на ее очередной зов, она спросила, говорил ли ему Луи о проклятом, которого вытащил из тумана. Патрик помолчал.
— Да, он мне сказал. Но он запретил мне тебе говорить.
— Почему?
— Я не знаю. Наверное, потому, что не доверяет тебе. Ты бунтовщик.
— Кто?
— Бунтовщик. Это проклятые, которые не желают смириться, которые сопротивляются, пытаются что-то изменить, бороться. Непокорные и непослушные. Как ты.
— А ты сам? Ты же сам мне говорил, что мы будем с этим бороться, не позволим проклятию ломать нас и наши жизни. Или ты уже передумал? Ты разве не противишься, не бунтуешь, не сопротивляешься, когда спасаешь папу, используя свой дар и не позволяя проклятию его забрать? Я не передумала, я борюсь и буду бороться. Ты говорил, что мы вместе, я и ты. Что мы вместе будем с этим сражаться. Ты забыл? Передумал?