Травница

За что я ей особенно благодарна, так это за чай. Я пила его как лекарство утром, днём и вечером. Как-то спустя неделю, я решила, что попривыкла ко всему и перестала его пить.

Ох, как меня разобрало! Рыдала в три ручья, а выла белугой так, что соседи все сбежались.

Начиналось всё постепенно и незаметно, а потом раз! И когда я осознала всю ситуацию — стало страшно и плохо. Потом безысходность и отчаяние. Когда заскользили мысли о родителях и родных — стало совсем худо. Плакала так, что глаза красными были всю неделею, а горло саднило и того дольше. На мой «рёв» прибежала испуганная Труда и силой затолкала в меня успокоительные травы.

Конечно, я и сейчас я тосковала за родными и друзьями. Особенно по маме. Как она? Надеюсь, перестала переживать за меня и бережёт своё здоровье. Как там папа? Поддерживает ли маму? А как Мика — закрутила ли ещё один роман? И было у меня потаённое желание, от которого щемило сердце и на душе тяжелело: хочу, чтобы я там исчезла, и никто за мной не плакал и не страдал. Хочу быть единственной кому больно.

А ещё я скучала по благам цивилизации: мобильному, машинам, интернету и душу. Здесь приходилось мыться в деревянной бадье. Это было проблематичное дело: сначала нужно быстро-быстро натаскать горячей воды и ещё быстрее помыться. Не успеешь - купайся в холодной воде. От этого такая безысходность накатывала. Помню, психанула однажды, когда перевернулась в этой бадье и пошла чертыхаясь спать, мол, пропущу один денёк. Но заснуть не смогла, так как от работы с травами я так благоухала, словами не описать. Когда жгучее амбре заполнило маленькую комнатушку — дышать стало просто невозможно. В итоге пришлось мыться в холодной воде. А это здоровое корыто нужно отнести и не надорваться по пути. Порой я пыталась поделиться своими переживаниями с блондинкой, но в ответ слышала лишь:

— Скоро мази и настои научишься варить такие, что от них кожа будет нежная как персик, а волосы гладкие как шёлк! А про родителей пора забыть и сердце себе не рвать!

Да, только от таких утешений становилось только хуже.

«Первое впечатление всегда обманчиво» — это я усвоила, что с вигтом, что с Трудой. Женщина действительно была довольно доброй, но с налётом показательности и не так уж отличалась от своего мужа: настолько же была тщеславна. С последним мы благо почти не пересекались и игнорировали друг друга. Хотя, периодически я замечала перешёптывания «за моей спиной» и, конечно, их потребительское отношение было очевидным.

Труда любила, чтобы у неё все было лучше, чем у других. Она совершенно не выдерживала конкуренции: как увидает, что у кого, так сразу злющая бежит ко мне жаловаться. А как закончит, так сразу в довольную и добрую превращается.

И ко мне она относилась, как к «есть чему позавидовать». Она иногда таскала меня на ярмарки по выходным проходя через всю деревню, хотя короче бы обойти. Деревня совсем глухая и потому все оглядываются, некоторые даже из домов выскакивает, а блондинка лишь голову выше задирает. Я же не обращаю внимания, приемся я им скоро.

Но иногда они приходят к дому на меня, диковинку, поглядеть. Труда же на глазах расцветает от такого внимания. Заметит любопытных, как горделиво выйдет на двор:

— Чего ходите тут? Упавшую не видели? — «Ну как бы да», думаю про себя — я же на деревне у них первая. Но блондинка как маков цвет довольная становится, ну пусть радуется, меня меньше дёргает.

Читать учил меня вигт, он у них за домового. К вечеру, когда глаза пекут от пряных трав, а руки гудят от работы — он ждал меня в комнате с потрепанными детскими книгами. Его звали Укко и он был добрее и терпеливее Труды ибо чтение давалось ещё более туго:

— Замученная приходишь, оттого и валандаешься с этими буквами. — брюзжал на меня старичок, но по-доброму.

На удивление мы с ним хорошо поладили, и он таскал мне леденцы с ярмарки и разные угощения. Один раз даже гребень красивый принёс:

— А то ходишь лохматая, как рохля. — грозно пробурчал он, протягивая мне его.

А, взамен поутру я собирала его любимые ягоды, и ах, какой он довольный от этого становился.

Сами хозяева о нём были не большого мнения, в принципе, как и о других домовых:

— Вигт, конечно, ворчлив и страшен до ужаса, но всяко лучше капризного брауни. — Как-то сказала мне Труда за нашей «учёбой».

В ответ я лишь вопросительно подняла брови, не отвлекаясь от трав.

— Брауни — помощники, ой как хороши, но капризны… — голос был полон едкого отвращения.
– Да-да! Капризны, как девицы городские. Вот замотаешься и молока налить забудешь, да так разобидится и считай — нет помощника.

И Труда цокнула языком, толи в сторону домового, толи в мою, так как принялась исправлять меня.

— Опять неправильно делаешь, — сокрушалась блондинка. Пока она в сотый, а может быть, и в тысячный раз показывала «что да как», я разминала затёкшую руку.

А брауни я видела, он к Укко приходил как то: ростом они одинаковы, только этот бурый и моложе выглядит, как подросток.

— А чем вигты хороши?

— Ну с ними ритуал на хлебе проведёшь и будут тебе верны пять лет и пять дней: ни злого, ни кривого хозяину сделать не могут. — Блондинка ухмыльнулась моему озадаченному лицу. — Хоть детей его убивай — ничего не сделает. Только и приказать им лихого нельзя.

— У домовых есть дети?! — я аж рот открыла от удивления. — Не представляю…

— Не в прямом понимании. А ты чего не работаешь?!

— Ой, я же хотела рассказать, что у нас брауни — это торт! — Мика постоянно заказывала его и даже составила рейтинг кафешек нашего города: от «несъедобно» до «пища Богов». Как она там? Эх…

— Как торт? А вкусный? — тут же всполошилась наставница.

— Очень.

— Мне нужен рецепт! — безапелляционно заявляет блондинка.

Только что я выиграла себе перерыв…

* * *

Лишь к концу весны у меня начало выходить что-то ладное: руки, привыкшие к работе, уже не кровоточили и несколько погрубели, густой едкий запах трав и настоек больше не вызывал головных болей — въелся в меня, под самую кожу. Тереть, нарезать, переминать я могла уже с закрытыми глазами, порезы и ссадины стали привычкой и обыденностью.

В моем послужном списке имелось с дюжину мазей от различных ран и болей, с десяток припарок от зудящих дёсен до ноющих колен и столько же всевозможных настоек. По правде сказать, простецких, годных, но не отличных и сильных.

«Наставница» же была в восторге:

— Да что ты! — заверяла меня женщина. — Они очень хороши, всяком случае лучше, чем у Тивы! Во сто крат!

Ох, уж эта Тива. Сколько раз я слышала это имя — не пересчитать. Злополучная невестка старосты и главная соперница Труды: высокая и статная, как на гнома, с толстой косой русых волос и большими шоколадными глазами.

— Ой, да у этой тощей и шанса не было. — раздражённо размахивая руками, рассказывала мне женщина. Ей моего ответа не требовалось, так что я молча перебирали настойки.
– Халвен только меня любил, а то она себе выдумала.