Требуется добрый человек

Черенков остался ни с чем. Отчаявшись, дни и ночи просиживал в коридорах учреждения, пока его не выпроваживал сторож.

Наконец-то ему удалось прорваться на прием к тов. Сундуковой.

— Я не уйду ни к кому, пока вы не выпишете мне пару деталей «Бр-3», — прохрипел он, и в глазах его мелькнула безумная отчаянность.

Сундукова посмотрела на его взъерошенные волосы, небритую щетину на подбородке и судорожно вцепившиеся в стол руки, поняла, что от него просто так не отделаешься.

Стала просматривать журналы, где велась опись всех существующих в материальном мире деталей.

— Нету таких деталей, — сухо брякнула Сундукова, — сняты с производства, а новые еще не производятся…

— Как-как, а как же…

— Заходите, звоните, может, года через два появятся, — сказала Сундукова.

Черенков продолжал штурмовать снабженцев. «Бр-3» сняты с производства, и нет их в материальном мире. Скорее дубленку найдешь, чем эту безделушку, — гудело в голове от разговоров со снабчиновниками. Успокоился он инфарктом. Шеф — выговором Черенкову за развал работы. Линию выбросили на свалку рядом с трактором без гусениц. За десяток миллионов долларов купили импортную линию, которая после установки оказалась не для завертывания и расфасовки, а для рубки и ломки. Ломать в цехе было нечего, возвращать — некому. Выбросили и ее на заводской двор рядом с трактором без гусениц. А чтобы не растащили валютные детали, приставили к ней сторожа на круглосуточное дежурство с зарплатой 100 рублей в месяц.

А в это время штамповали стихийно детали «Бр-3» в маленьком южном городке, на заводе «Прибор».

Нереализованная продукция валялась на складах, а предприимчивые работники завода растаскивали их, набив карманы. Одни употребляли их вместо фишек в популярной на юге игре «Нарды», другие в лото.

Местные модницы использовали детали заместо пуговиц на платьях. Такое же платье купила там жена Черенкова, уехавшая на юг поправлять нервы от сумасшедшего «дебошира» и «развратника».

Когда она приехала в родной город и едва вышла из вагона в новом платье, сверкая золотистыми пуговицами, как с диким воплем вцепился в пуговицы платья, не обращая внимания на ее вопли, «дебошир и развратник» Черенков. Он остервенело срывал их, приговаривая: «Вот оно где, мое счастье…»

Оторвав пуговицу, деталь «Бр-3», любящий муж помчался на завод, чувствуя прилив новых сил и творческих порывов.

Все было на месте, оставалось только вновь собрать линию…

ВЫСКОЧКА

— Опять ты быстрей всех гайки закрутил, — ворчал старый бригадир Иван Константинович.

— Увлекся… — оправдывался молодой рабочий Боря Барабанов.

— Ты увлекся, а нам потом норму повысят. Ишь, умник!..

— Он просто гаечный ключ неправильно держит. Подучиться ему малость надо, — съехидничал помощник бригадира.

И Баранов пошел учиться. Через несколько лет ученый совет одного технического института собрался по поводу досрочной защиты дипломного проекта.

— Итак, исходя из формулы, выведенной мною, можно ускорить процесс производства в десять раз, — закончил Барабанов и положил указку.

— М-да, это все очень интересно, — встал председатель ученого совета Пал Палыч, — но что-то больно уж ловко у вас получается. Вы, молодой человек, прежде чем лезть в Ломоносовы, попробуйте еще сдать мне спецкурс. А то, я вижу, у вас слишком много свободного времени. Наука — это не спринтерский бег… А может быть, вам в самом деле лучше в бегуны переквалифицироваться?

… Стадион был переполнен. Раздался выстрел. Спортсмены пулей взяли старт. Вперед вырвался бегун в желтой майке — Барабанов. Он, используя свой новый метод бега на короткие дистанции, набирал фантастическую скорость.

— Ты куда разогнался? — хрипел ему сзади спринтер в синей майке. — Я заслуженный мастер спорта, многократный чемпион… А у тебя даже разряда нет… Сбавь темп!.. Сбавь, кому говорят! На пожар, что ли, бежишь?..

Когда Барабанов финишировал первым, чемпион презрительно кивнул в его сторону:

— Ему не спортсменом нужно быть, а пожарником.

… В пожарном депо раздались тревожные звонки.

— Пожар, товарищ начальник! — вбежал в кабинет молодой пожарный Барабанов.

— Ты чего орешь? — спокойно остановил его старшой Иван Ерофеич. — Пожаров никогда не видел? Шуму-то, как в опере…

…В оперном театре давали премьеру. Исполнитель партии Фигаро был настолько расторопен и искрометен на сцене, что сидящий в последнем ряду бригадир Иван Константинович подумал: «Вот мне бы такого в бригаду…» Председатель ученого совета Пал Палыч, сидящий в двадцатом ряду, наклонился к жене и сказал: «Эх, если бы такие парни шли в науку…» «Цены ему на стадионе не было бы», — прошептал про себя бывший чемпион по бегу. А в голове начальника пожарной охраны, восседающего в первом ряду, пронеслась мысль: «С такими способностями только в пожарные».

В программке значилось: «Фигаро — артист Б. Барабанов».

ОБЫВАТЕЛЬ

Неделя, как обычно, началась с понедельника. Сижу я в своем отделе и работаю. Сегодня понедельник, думаю, завтра вторник, а там уже до пятницы недалеко. А в пятницу — аванс! Хорошо!

Настроение, как всегда, бодрое. В помещении светло, тепло, на улице снежок на солнышке блестит. Отчеты с расчетами сходятся. Зубы не болят, гриппа тоже не наблюдается. Что еще человеку, думаю, надо для счастья. А вокруг суетятся мои коллеги. Все чем-то недовольные, друг на друга серчают. Инженер Кротов на инженера Петрова дуется за то, что тот его проект покритиковал. А Петров инженеру Кротову премии за отличную работу простить не может. Вот и переживают, отравляют друг другу нервы. Плановик Лопухов опять строчит в кассу взаимопомощи о материальной помощи, а машинистка студентка-вечерница Зося выбивает себе по телефону голландские сапоги. Я на солнышко смотрю в окно и радуюсь дню, небу, белизне снега. Ни дубленка меня не терзает, ни премия, ни повышение. Тепло, светло, зубы не болят…

Меня шеф вызывает в свой кабинет. Вхожу, здороваюсь, как положено.

— Садитесь, Ванев, — строго говорит.

Вид у него неприступный, авторитетный.

— Не доволен вашей работой, — говорит, — ошибок много допускаете да и вообще пассивны.

Он повертел в руках мой отчет за прошлый месяц.

— Очень много недоработок.

— Правильно, — говорю, — учту и исправлюсь…

— Я с вами не шучу. Придется вас прогрессивки лишить.

— Совершенно с вами согласен. Я сам об этом думал: недостоин ее.

Тут шеф растерялся и странно посмотрел на меня.

— Солнышко какое на улице, — говорю, — хорошо. Мороз и солнце— день чудесный. И зубы не болят — хорошо. Вы на лыжах не катаетесь, очень полезно, — говорю.

— Послушайте, Ванев, вы бросьте дурака валять.

— Постараюсь, — говорю, — а вы зря спортом не занимаетесь, от инфаркта помогает.

— Идите, Ванев, вы свободны.

Ну что ж, на то он и начальник, думаю, чтобы сердиться.

— Хорошо, что я не начальник. Отвечай за каждую ошибку. Требуй со всех, ругай. Свою нервную систему изнашивай, а в результате на тебя еще обижаются. А тут еще начальство сверху за шкирку возьмет. Ну-ка, мол, объясните, так-перетак, что это и почему. Тут и гипертония, и желудок, и инфаркт, и прочие начальственные болезни…

Попрощался я с шефом душевно и вышел. А в отделе жизнь кипит. Телефон нарасхват. Телеграфирует в разные концы комбинации дубленок, дач, диссертаций, подписок на академические издания.

— Ну как, были у шефа? — с выжидательной улыбкой спрашивает Лопухов.

— Очень интересный разговор состоялся, — говорю.

— Ругал? — нетерпеливо спрашивает он.

— Да нет, что вы, — говорю, — насчет лыжных прогулок разговаривали.

— То есть как? — занервничал Лопухов.

— Насчет вас спрашивал, — говорю. — Как Лопухов работает?