Тремор

— Но, — неуверенно произнесла Таня.

— Ты ведь знаешь столько эзотерических практик. Столько рассказывал мне про Хроники Акаши, гипноз, да…

Она закрыла лицо руками, пытаясь сформулировать поток своих мыслей.

— … Неужели ничего из этого не может помочь вернуть себя прежнего, целостного?

Калеб виновато покачал головой.

— И о чем ты говоришь? Где ты видел страдания других людей?

— На кладбище.

Его взгляд вновь обратился к пламени.

— Какое-то время я работал в некрополе. Помогал в уходе за надгробиями, парком, в общем… много чего. Я наблюдал за похоронными церемониями, за людьми, что присутствовали на них. Те, кому было действительно тяжело, первое время часто приходили к могиле. Но месяцы шли, и их глаза смотрели на мир все яснее. Таких людей большинство. Но есть и другие. Один пожилой сторож рассказывал мне о них, да и я видел нечто подобное. Бывает, человек очень старается быть счастливым. Он строит карьеру, приобретает капитал и очень даже неплохую жизнь. Но проходит пять, десять, даже двадцать лет, а человек все равно возвращается к надгробью с прежней болью. Взгляд все такой же мертвый. Ты спросишь, откуда мы это знаем, просто работая на кладбище, но там ты начинаешь видеть людей иначе. Появляется особая связь с внутренним миром каждого, кто окружает тебя.

Таня обреченно покачала головой.

— Я не хочу быть таким человеком. Правда.

Калеб с пониманием взглянул на нее.

— Думаю, это не выбирают. Но я желаю тебе научиться ни от кого не зависеть. Особенно от Кирилла.

Она закрыла глаза. Перед ней пронеслось то радостное фото в самолете. «Как он мог?» — произносил кто-то вновь и вновь в ее сознании. Если тот его взгляд, те слова, неистово бьющийся пульс под кожей — просто миг юности, что останется в прошлом, то, что настоящего тогда вообще может быть в этом мире?

— Но как это возможно? Неужели тебе не одиноко без людей? — наконец спросила Таня, мотнув головой в сторону.

Он добродушно усмехнулся, долив ей молочного улуна в чашку. Чайничек почти полностью скрылся в его широких ладонях.

— Невозможно быть одиноким, если ты в гармонии собой. Иногда нужда в людях — просто желание не слышать свою душу.

Ее пальцы застучали по керамике.

— Я избирателен в общении. Внутри меня нет пустоты, чтобы заполнять ее бессмысленными разговорами.

— Но разве говорить о том, что тебя волнует, делиться своими чувствами бессмысленно?

— Нет. Но для этого мало подходящих людей. Особенно, в период, когда начинаешь познавать себя.

Весь разговор Таню не покидало чувство теплоты. Казалось, Калеб что-то незримо передавал ей. Какое-то умиротворение и спокойствие. Какую-то истину, что пока оставалась для нее тайной.

Таня забыла о своих тревогах. Сомнения и боль ушли. Придя домой, она впервые не зашла на страницу к Кириллу.

Глава 20

В самолете спали все, кроме нее. Больше никто не любовался ясным небом, не искал себя в грустных песнях. Таня стала слушать их сразу, как только села в кресло. Свитер и толстовка быстро перестали греть ее. Все тело трясло от мысли, что она будет в чужой стране месяц. Рядом не будет ее друзей и, может, больше никогда не будет Кирилла.

Она смотрела каждую его сторис. Каждый пост, где мелькали огни небоскребов, новые люди и его будни. Он выглядел счастливым. В подписях к ним было столько восторга, столько оптимизма и вдохновения, что Таня уже чувствовала свою неминуемую гибель. Ведь он совсем не нуждался в ней.

Ради Кирилла она стала чаще выкладывать сторис. Пыталась перенять его манеру письма, как бы показывая, что ее жизнь тоже прекрасно складывается. На них отвечали Даша, Рома, отвечали ребята из института, незнакомые ей люди и даже мама. Она судорожно пролистывала их, ища одну единственную иконку в списке. Пролистывала по многу раз, но никогда не находила ее.

И сейчас, летя в самолете, Таня вновь и вновь обновляла страницы соцсетей. Пальцы с силой впивались в ворсистую ткань пледа, словно вся надежда уходила в них, вытекала через слезы. В голове по многу раз проигрывались самые худшие сценарии, но не один из них не отвечал на ее вопрос: «Как можно поступать так, когда любишь?» Ведь еще недавно Кирилл говорил, что не представляет свою жизнь без нее, а сейчас… Наверное, спит с другими, уже и забыв о своих клятвах.

Не выдержав тяжести раздумий, Таня остановила их. Погрузила разум в тишину так же, как делала это во время медитаций. Окружающее пространство тут же отделилось от нее. Лампочки в конце прохода, размеренное дыхание людей и облака за окном вновь стали частью ее реальности. Глядя на них, Таня успокоилась.

За час до прилета она уснула. Так крепко, что ни покачивания самолета, ни оповещения и суета стюардесс ни разу не разбудили ее. Ей снился пляж, шум волн и домик на фоне горизонта. Снилось, как чей-то силуэт на его террасе махал Тане рукой, и тогда она бежала еще быстрее, ощущая на лице свежесть ветра. Самые смелые чувства овевали ее душу. Какая-то безграничная свобода и уверенность, словно весь мир дышал с ней в унисон, окрылял ее своей энергией. Таня все приближалась к домику. Она уже могла разглядеть стройные ноги и длинные волосы, белую одежду, и контур лица, что вот-вот стал вырисовываться перед ней. А потом расстояние вновь становилось прежним. Таня все бежала, но никак не могла зайти в него.

«Дамы и господа, наш самолет приземляется в Мадриде…»

Она вздрогнула от прикосновения стюардессы. Сон почти тут же забылся ею.

***

Все оказалось не так, как она себе представляла. Вместо комнаты на два-три человека, ее провели в отдельный номер с видом на залив. Молодой испанец объяснил Тане, как пройти в столовую, где мастерская, и когда должен состояться общий сбор всех участников лагеря. Она поблагодарила его, и парень оставил ее одну.

Вдоль терракотовых стен стояла дубовая мебель. На просторном столе лежал телефон, чайный сервиз с белыми чашками и прозрачный кувшин для воды. У балкона стоял комод с зеркалом. В одном из ящиков Таня нашла пустые блокноты. Все они были однотонного коричневого цвета.

Среди минималистичного интерьера выделялась кровать. Кажется, на ней могли спать даже три человека. Поверх нее был шатер. Легкая оранжевая вуаль парила над белоснежным бельем, впитывая в себя запах соли. Таня с улыбкой представила, как заберется под него в конце дня и наверстает упущенный сон в самолете. Сейчас она даже не решалась сесть на кровать. Знала, что тут же провалится в омут.

Ее внимание отвлек теплый ветер. В нем воедино слились ароматы моря, местной еды и прибрежных растений. Выйдя на балкон, Таня закрыла глаза. Лучи солнца приятно легли на лицо, словно изнутри подсвечивая кожу. До нее доносился шелест секвой, иностранная речь и удары волн об скалы.

Надев свитер с цветными узорами и брюки, Таня вышла из номера. Надо было найти столовую среди множества похожих зданий. Она пыталась вспомнить, о чем говорил ей проводник, осматривая территорию лагеря.

Ровно постриженный газон, аллея пальм и ряды местных деревьев, казалось, принадлежали пятизвездочному отелю. Где еще можно увидеть столько беседок, скверов с качелями и фонтаном, где еще открывается вид на кобальтовое море? Лишь небольшие площади у корпусов напоминали Тане, что она не на отдыхе. На некоторых из них были зоны для медитаций, где-то ряды скамеек и мольберты. Но даже они, как и все на территории, были в типично-испанском стиле. Яркие цвета гармонично сочетались на нейтральных, почти пастельных тонах штукатурки. Красные и белые гортензии украшали многочисленные балконы и террасы. Особенно Таню привлекло здание столовой.

Звон посуды стал доноситься еще на подходе к нему. В прозрачных дверях виднелся просторный зал с рядами столов и серебристых подносов. Ребята перемещались от одного к другому, наполняя тарелки едой. Ее аромат Таня ощутила тут же, как вошла в столовую.

Дневной свет проникал в зал с террасы. На ней тоже располагались столики, и, обойдя зал несколько раз, Таня заняла самый крайний из них. С видом на море, скалы вдалеке и растения на их склонах. Соленый воздух сливался с ароматом еды. Он с густым паром шел от тарелок с паэльей, оливкам, картофельной тортильей и ставридой.