Трень - брень

Стояли дома очень тесно друг к другу, и, боясь, что полопается штукатурка, они проделали эти движения мысленно.

– Да, да, - повторила Ольга.
– Это очень разноцветный город. Даже смешно, что кому-то он кажется серым.

Из подворотни снова вышла девчонка с черными волосами.

– Шубу напялила и дурочку корчит. Тоже мне... Вон красный дом, видишь? Заваливайся во двор, там дом шестнадцать. Недотепа рыжая. Периферия.

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

Ольга вошла во двор. Переступила границу солнца и будто вспыхнула.

Двор залит солнцем до самых крыш. Темная, почти черная подворотня в стене. Вечная тень осела на ее сводах сыростью. Двор вымощен камнем брусчаткой, - розовым и сиреневым. Камни хорошо прогреваются и тепло свое отдают с легкостью. Между ними свежая, как в июне, трава. Каменная скамейка и каменная треснувшая ваза. В вазе красные астры.

Во дворе было пусто, тихо было. Воробьи добывали свой незаметный корм. Ослабевшие лепестки астр лежали на камнях красными каплями.

И вот в этой теплой тиши раздался вопль:

– Руки вверх!
– С дерева, роняя листья и деревянные пистолеты, свалился четвероклассник Аркашка.
– Р-руки вверх, говорю!

Ольга положила на скамейку портфель, прислонила к вазе рюкзак, подняла руки.

– Долго держать?

Аркашка обошел вокруг, ткнул Ольгу деревянным своим пистолетом.

– Не дрожи в локтях, - приказал он.
– От страха дрожишь?

– Зачем от страха? Смешное ведь не бывает страшным.

Аркашка посмотрела на нее косо. Сказал:

– Обожди пока, не уходи.
– Отвернулся, вытащил зеркальце и, глядя в него, скорчил совершенно свирепую рожу.
– Ну, а теперь?

– Еще смешнее.
– Ольга засмеялась, села на скамейку.
– Ты умеешь ушами двигать? У нас в школе мальчишка был, сильно двигал. Еще он умел животом говорить.

Аркашка наставил на Ольгу все свои пистолеты.

– Встань! И не трать слова понапрасну. Они у тебя последние. Ты меня рассказами не разжалобишь. Р-руки вверх.

Ольга встала, чем привела Аркашку в некоторое замешательство.

– Ты слишком серьезно кричишь, - сказала она.
– Это уже не смешно. Убери, пожалуйста, свои дурацкие пистолеты. Не тычь в лицо.

– Не испугалась, скажешь? Так...
– Аркашка заткнул свои пистолеты за пояс. Выхватил из-за пазухи рогатку.
– Руки вверх! Застрелю, не моргну.

Ольга взяла портфель.

– Осторожнее. Ты меня можешь случайно поранить. Где квартира четыре?

Аркашка отступил на шаг, натянул рогатку на всю длину.

– Молчать! Мне уже надоел твой голос. Вопросы задавать буду я. Пол?

– Что?

– Пол, говорю. Мужчина ты или женщина?

– Слушай, я тебя за уши оттаскаю.

– Проклятье, ты опять говоришь?

– Слушай, нельзя ли повежливее?

– Вежливость - язык трусов и подхалимов. Для людей действия вежливость - напрасная трата времени. Впрочем, эти знания тебе уже не сгодятся.

– Дай пройти.

– Отвечай, ты рыжая или перекрашенная?

– Что?

– Сегодня на рыжих облава.

Ольга села на скамейку, опустила руки устало.

– Предупреждаю: если назовешь меня рыжей, за уши оттаскаю.

– Не люблю рыжих.

– Мне твоя любовь не нужна. До любви ты и не дорос еще. Ты сначала научись хотя бы уважать человека.

– Я уважаю людей за дело. А с тобой не моргну - рассчитаюсь.

Ольга вытянула руки вперед.

– Согласна. Со мной уже давно пора рассчитаться. На, вяжи. Арестовывай.

Аркашка подошел вязать, и тут Ольга схватила его за ухо. Сделала она это мгновенно, словно муху поймала.

Воробьи на дереве заскакали с ветки на ветку. Парадные заухали. Водосточные трубы забормотали.

– Не тяни меня за уши!
– вопил Аркашка, хлестал Ольгу резинкой рогаточной, бил по ногам.

– Извинись за рыжую, - потребовала Ольга.

Воробьи взлетели на самые верхние ветки, оттуда им было виднее.

– Рыжая швабра!
– орал Аркашка.
– Рыжая ведьма! Отпусти, говорю!

Ольга отобрала у него рогатку, ухватила за второе ухо и потрясла. В этот момент из парадной вышел шут (дядя Шура). Снял со стены дворницкий фартук с бляхой, надел на себя.

– Зачем безобразить?
– сказал он.
– Не можете как люди? Вам быстрее безобразить нужно.

Ольга выпустила Аркашкины уши. Они были красными и горячими, каждое как отвислый собачий язык.

Шут поклонился Ольге.

– С приездом. Предвижу массу хлопот.
– У Аркашки шут (дядя Шура) спросил: - Аркадий, у тебя ничего не болит?

– Ну так, рыжая...
– уныло сказал Аркашка, пряча от шута то самое место, которым в детстве рассчитываются за глупость, лень и всяческие неудачи.

Шут взял Аркашку за ухо, отвел и посадил на камень в сторонке.

– Не дергайте за уши!
– завопил Аркашка.
– Мне еще играть сегодня. Он прижал уши ладонями, покачал головой из стороны в сторону. Заскулил: Уши мои, уши.

Шут (дядя Шура) пошел к подворотне. Аркашка вскочил и тут же сел снова, потому что шут (дядя Шура) обернулся внезапно.

– А если мне неудобно, если я на чем-то колючем сижу?

– Терпи!

– "Терпи, терпи"! Если всякие рыжие станут меня за уши дергать...

Шут подмигнул Ольге, покопался в одном своем рукаве, но ничего не нашел там, кроме разноцветного серпантина. В другом рукаве шут обнаружил гирлянду бумажных салфеток. Из карманов повытряс кучу всего разноцветного, бумажного, для дела ненужного. Из-за пазухи вытащил белого голубя. И лишь откуда-то из ворота, вспотев от усилий, шут достал настоящий живой цветок. Белый. Он бросил Ольге этот цветок и пошел в подворотню.

– Дядя Шура, - сказал Аркашка, - а я знаю, куда вы идете.

– Ну так что?

– А фартук. В фартуке на свидания не ходят.

Дядя Шура сорвал с себя фартук, галстук поправил, пригладил волосы и исчез в подворотне.

Ольга нюхала цветок. Аркашка на нее смотрел недовольно. Воробьи на дереве совсем присмирели.

– Ненавижу цветы, - заявил Аркашка.
– Они вянут.

Ольга сказала ему:

– Деревянных пистолетов настрогал. В голове-то не густо чего-нибудь серьезное смастерить.