Третий должен уйти

Это с дочерью Козьмина я не хотел никуда ходить и всяческим образом избегал знакомства с ней, а сейчас готов был взять на себя заботу о малолетке. Глупенькая она еще, бестолковая, а потому беззащитная, и кто-то должен оберегать ее от жизненных невзгод. Для этого у нее были родители, но я тоже хотел защищать ее. Сам того еще не осознавая, хотел…

— Как зовут, недалеко?

— Недалеко как зовут? — не поняла она.

— Тебя как зовут?

— Ну, Сима…

— Отец дома?

— Нет его. А что?

— Это хорошо. Мне бы отец за такое дело всыпал. Не можешь ездить — за руль не садись.

— Я умею.

— Видел, как ты умеешь…

Сима опустила глаза, но тут же глянула на меня из-под бровей — с прицеливающимся лукавством и невинным кокетством.

— А тебе не все равно? — спросила она.

— А может, мне жаль тебя?

— Может?

— Ну, если честно, сейчас не жаль. А если бы разбилась, тогда бы стало жалко.

— Жалко у пчелки!

— И у нее тоже…

Вдоль дороги тянулись небольшие кирпичные и бревенчатые домики, а на улице, откуда выехала Сима, я заметил несколько больших двухэтажных строений. К одному такому дому она меня и подвела. Высокий забор из такого же кирпича, который производил наш завод, железные, выкрашенные в синий цвет ворота.

Сима открыла калитку, приглашая меня зайти, я закатил мопед во двор. Ко мне с ревом бросилась немецкая овчарка, но цепь ее удержала. Рычание сменилось злым, неистовым лаем. Честно говоря, мне стало не по себе. А если бы цепь не выдержала? Если бы овчарка вцепилась в меня зубами? Собак я люблю, но не до такой же степени, чтобы с радостью скармливать им себя.

— Густав, фу! — Голос у Симы тонкий, нежный, таким собаку не напугаешь.

Но пес присмирел. Сел на задние лапы, вперил в меня грозный взгляд, выставил уши торчком.

— Ладно, пойду я.

— Ну да, — вздохнула Сима.

Похоже, она не хотела, чтобы я уходил. А мне надо было идти. Меня смущали ее родители. Мать могла выйти из дома, отец — с работы вернуться. Мне двадцать три, а Симе максимум шестнадцать, я уже взрослый, а она — почти ребенок. Как бы не погнали меня поганой метлой…

— Коленка болит?

— Да нет уже. Йодом помажу… — Она лишь вскользь глянула на свою рану, а если точнее, ссадину.

Повезло Симе: отделалась легким испугом. А могла бы убиться… Об этом не хотелось и думать.

— Твой мопед?

— Да валялся. — Она взглядом показала на приоткрытую створку гаражных ворот.

— Если отец узнает, что будет?

— Ну, будет…

— Он сам ездит?

— На мопеде? Нет.

— Ну, тогда ему все равно…

— Что все равно? — не поняла Сима.

Но я ей объяснил. Вырвал бронепровод и сказал, что вряд ли ее отец меня за это проклянет.

— И что мне теперь делать? — возмущенно спросила она.

— Сначала так научись ездить, а потом воду запустим.

— Какую воду?

— Водную… Если скучно, в кино сходи.

— С кем?

— Со мной.

— С тобой? — Сима разволновалась, и ее нежное личико пошло красными пятнами.

— Давай в субботу, в семнадцать ноль-ноль, возле кинотеатра.

— Ты не шутишь? — Она смотрела на меня, сомневаясь в серьезности моих намерений.

Я покачал головой и, не прощаясь, вышел за калитку. Я не шутил, потому что мог этим обидеть Симу. А я должен оберегать этот хрупкий нежный цветочек…

Суббота — выходной, людей нет, завод стоит. Производственная линия в рабочем состоянии, можно гнать продукцию, а завод стоит. Заказы есть, их нужно выполнять, а завод стоит. Я понимал, что так не должно быть. И понимание было, и обоснование. Особой прибыли завод пока не приносит, но зарплату есть чем платить — деньги, продукты, все такое. Можно нанять людей со стороны, организовать обучение на местах. Для начала наладить работу по выходным, а потом выйти на две смены…

Козьмин выслушал меня внимательно, кивнул, соглашаясь.

— Как считаешь нужным, так и делай.

Платон Андреевич вчера выписался из больницы, а сегодня заехал на завод — всего на пару часов. Хоть и подлечился он, а состояние неважное. Сердце работает с перебоями, давление прыгает, печенка шалит… Не позавидуешь ему.

— Ну, я уже нашел людей. Увеличим штат, разобьем по сменам, установим текущий график, четыре дня работаешь — два отдыхаешь.

— А люди поймут?

— Если будут зарплаты, поймут. А без работы зарплат не будет…

— Все правильно, Вадим, все правильно… Чем сегодня занят?

— Ну, хотелось бы по личному плану.

Сегодня у меня свидание с Симой. Смешно это или нет, но я вчера всю ночь не спал, думая об этой чудесной девушке.

— Конечно, по личному. Не пропадать же тебе здесь. И так без выходных и проходных работаешь… Ко мне сейчас поедем! Жена стол накрывает! Посидим, поговорим… Расскажешь Марине о перспективах, которые ты здесь обрисовал.

— Марине?!

Я решил, что разговор идет о дочери Козьмина. Все-таки Платон Андреевич решил перейти от слов к делу. И, как назло, именно сегодня.

— Марина — моя жена. Она у меня еще молодая. Это мне уже под шестьдесят, а ей тридцать четыре всего… — с гремучей тоской во взгляде сказал Козьмин.

Видимо, любил он свою жену. Она молодая, а ему совсем чуть-чуть осталось. Он понимал это, отсюда и смертельная тоска…

— Была у меня возможность, я и завод этот взял, и четыре магазина в Горанске открыл. Марина магазинами занимается. Ну, и завод ее, конечно же, интересует. Завод я дочери отписал, но это же и Марины дочь… Если вдруг со мной что-то случится, Марина на хозяйстве останется. Ты меня понимаешь?

— Понимаю.

— Тогда поехали. С будущим начальством знакомиться.

— Ну, я не могу…

— Что значит, не могу? Марина старается, обед готовит, а ты — не могу. Ладно я, а Марина и обидеться может.

Это был удар ниже пояса. Козьмин мужик не глупый, он уже понял, что не хочу я жениться на его дочери, поэтому вместо вечера знакомств с ней организовал деловую встречу со своей женой. И я не мог отказаться. Возможно, Марина Козьмина — мегера, которая не прощает обид. А моим шефом она, возможно, станет в самое ближайшее будущее…

— Что, прямо сейчас и едем? — спросил я.

— Прямо сейчас и едем, — поднимаясь со своего места, кивнул Козьмин.

В Горанск мы въехали в половине третьего пополудни. Нас ждал, так сказать, деловой обед, после которого я в принципе мог отправиться в кинотеатр. Хотя бы для того, чтобы перенести встречу с Симой назавтра. А может, к этому времени я и вовсе освобожусь. Если дочь Козьмина не свяжет меня… Конечно, эта толстушка не виновата в том, что уродилась такой страшненькой, но почему я должен страдать из-за генов, которые она унаследовала от отца?