Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

На каждой станции по всему пути следования нам передавали донесения авиаразведки о все большем количестве миновавших Гибралтар и идущих по Средиземному морю на восток судов. «Это величайшая десантная операция в истории человечества», – уважительно заявил Гитлер. Может быть, его обуяла гордость при мысли о том, что он явился причиной столь величественного мероприятия. До следующего утра десантный флот стоял севернее марокканского и алжирского побережья.

Ночью Гитлер выдвинул несколько различных предположений столь загадочного поведения противника, но самым вероятным объяснением ему казалось то, что это операция по широкомасштабному обеспечению всем необходимым англо-американских соединений, теснивших Африканский корпус Роммеля. Вот и ответ на вопрос, почему корабли держатся вместе, заключил Гитлер: они собираются пройти через узкий пролив между Сицилией и Африкой под прикрытием темноты, защищающей их от нашей авиации. Или же – и эта вторая версия больше соответствовала его склонности к рискованным военным операциям: «Сегодня вечером противник высадится в Центральной Италии, где не встретит никакого сопротивления. Немецких войск там нет, а итальянцы просто разбегутся. В результате противник отрежет Северную Италию от Южной. И что тогда станется с Роммелем? Он будет быстро разгромлен. У него нет резервов, а доставлять ему боеприпасы, продовольствие и горючее мы не сможем».

Увлекшись рассуждениями о грандиозных военных операциях, которых так давно был лишен, Гитлер ставил себя на место противника: «Я бы сразу занял Рим и сформировал новое итальянское правительство. Или – и это третий вариант – я воспользовался бы этим огромным флотом для десанта в Южной Франции. Мы всегда вели себя слишком благородно. И вот каков результат! Там нет никаких укреплений и немецких войск. Мы совершили огромную ошибку, не оставив там гарнизоны. Правительство Петена, без сомнения, не окажет никакого сопротивления». Временами он словно забывал, что все эти войска угрожают именно ему.

Догадки Гитлера были далеки от реальности. Ему даже в голову не пришло, что целью столь грандиозной десантной операции не обязательно должен быть внезапный удар. Высадить войска на безопасных участках, откуда они смогут методично, без ненужного риска развернуть наступление, – подобная стратегия была чужда Гитлеру. Однако в ту ночь он ясно понял одно: второй фронт из иллюзии превращался в реальность.

Наутро войска западных союзников хлынули в Северную Африку, и, несмотря на это, Гитлер не отменил свою речь в память неудавшегося путча 1923 года. Я по сей день помню, как был шокирован тогда. Вместо того чтобы хоть как-то обрисовать тяжесть положения и призвать народ объединить усилия в борьбе, он прибегнул к привычной риторике: «Мы уверены в нашей победе!.. Они полные идиоты (и это о противнике, которому лишь накануне воздавал должное!), если думают, что смогут когда-нибудь разгромить Германию… Мы не погибнем; следовательно, погибнут они».

Поздней осенью 1942 года на одном из оперативных совещаний Гитлер торжественно объявил: «Русские уже посылают в бой курсантов [140] . Это наглядное доказательство того, что их силы иссякают. Страна приносит в жертву будущее поколение офицеров, когда ничего другого не остается».

Несколько недель спустя, 19 ноября 1942 года, Гитлер, за пару дней до того удалившийся в Оберзальцберг, получил первые донесения о крупномасштабном зимнем наступлении русских. Наступление, которое через девять недель привело к капитуляции нашей сталинградской группировки, началось от города Серафимович [141] .

140

Если мне не изменяет память, военное училище, которое Гитлер имел в виду, размещалось под Астраханью.

141

С 20 по 24 ноября я находился в Оберзальцберге. Гитлер уехал в свою Ставку в Растенбурге 22 ноября.

После ожесточенной артподготовки крупные советские соединения прорвали позиции румынских дивизий. Вначале Гитлер пытался объяснить эту катастрофу и преуменьшить ее значение расплывчатыми замечаниями о низкой боеспособности своих союзников, однако вскоре советские войска начали теснить и немецкие дивизии. Фронт рушился.

Гитлер метался по залу Бергхофа, изливая гнев на командующих: «Наши генералы повторяют свои старые ошибки. Они всегда переоценивали силы русских. Судя по донесениям с передовой, противник исчерпал человеческий ресурс. Русские ослаблены; они понесли слишком большие потери. Разумеется, подобные донесения никого не устраивают. Кроме того, русские офицеры плохо подготовлены! Они просто не могут организовать такое наступление. Мы прекрасно понимаем, что для этого необходимо! Рано или поздно их наступление просто захлебнется. Они выдохнутся. А мы тогда бросим в бой свежие дивизии и покончим с ними».

В мирной атмосфере Бергхофа Гитлер просто не понимал, что происходит на востоке, но через три дня, когда дурные новости хлынули нескончаемым потоком, он помчался в Восточную Пруссию.

Через несколько дней стратегическая карта растенбургской Ставки на участке фронта от Воронежа до Сталинграда – протяженностью 200 километров – была исчиркана красными стрелами, обозначавшими прорыв советских армий. Синие кружки между стрелами показывали очаги сопротивления остатков немецких дивизий и дивизий наших союзников. Сталинград уже был обведен красными кольцами. Встревоженный Гитлер приказал срочно отправить войска с других секторов фронта и оккупированных территорий на южный участок. Оперативного резерва не было, хотя генерал Цайтцлер давно предупреждал: всем дивизиям в Южной России приходится защищать слишком длинный участок фронта, что не позволит им противостоять серьезному наступлению советских войск [142] .

142

Создание новой линии обороны Орел – Сталинград – река Терек – Майкоп привело к тому, что каждой немецкой дивизии пришлось защищать позиции, в 2,3 раза превосходящие весенние на линии Орел – Черное море.

Когда Сталинград был окружен, раскрасневшийся и изнуренный недостатком сна Цайтцлер настоял на прорыве 6-й армии на запад. Он засыпал Гитлера информацией обо всем, чего не хватало армии, в частности, речь шла о продовольствии и горючем. Невозможно стало снабжать горячей пищей солдат, замерзавших в руинах Сталинграда и занесенных снегом степях. Гитлер оставался невозмутимым и уверенным, словно стремился продемонстрировать, что возбуждение Цайтцлера – всего лишь нервный срыв перед лицом опасности: «В результате контрнаступления, проводимого по моему приказу, Сталинград скоро будет освобожден. Ситуация выправится. Как вы знаете, мы и прежде часто попадали в подобное положение и в конце концов всегда решали проблему». Гитлер распорядился отправить войскам, осуществлявшим контрнаступление, эшелоны с боеприпасами, продовольствием и горючим, дабы сразу же по освобождении Сталинграда облегчить страдания вызволенных из окружения солдат. Цайтцлер с этим решением не согласился, и Гитлер выслушал его не прерывая. Войска, выделенные для контрнаступления, слишком слабы, убеждал Цайтцлер, но если 6-я армия прорвется на запад и им удастся соединиться, то они смогут занять новые позиции южнее. Гитлер возражал, Цайтцлер стоял на своем. Спор продолжался более получаса, и терпение Гитлера лопнуло: «Мы должны удержать Сталинград. Должны! Это ключевая позиция. Перерезав линии снабжения русских, мы создадим им непреодолимые трудности. Как тогда они смогут доставлять зерно из Южной России на север?» Это прозвучало неубедительно. Мне показалось, что Сталинград для Гитлера скорее символ, чем важный опорный пункт, но на этом дискуссия закончилась.

На следующий день положение наших войск ухудшилось. Цайтцлер стал еще настойчивее, а атмосфера на оперативном совещании – мрачнее. Даже Гитлер выглядел усталым и подавленным. Впервые он заговорил о прорыве и потребовал сведения о том, сколько тонн припасов необходимо поставлять каждый день, чтобы сохранить боеспособность более двухсот тысяч солдат.

Двадцать четыре часа спустя судьба окруженной армии была окончательно решена. На совещании появился Геринг, бодрый и сияющий, словно опереточный тенор, играющий роль победоносного рейхсмаршала. Подавленный Гитлер с мольбой в голосе спросил его: «Можно ли обеспечить снабжение сталинградской армии по воздуху?» Геринг щелкнул каблуками и торжественно произнес: «Мой фюрер! Я лично гарантирую снабжение Сталинграда. Можете на меня положиться!» Как позже рассказал мне Мильх, в Генеральном штабе военно-воздушных сил рассчитали, что снабжение окруженной группировки невозможно. Цайтцлер мгновенно высказал свои сомнения, но Геринг возразил, что все необходимые расчеты – дело исключительно военно-воздушных сил. Гитлер, как правило, педантично вникавший во все мелочи, в тот день даже не спросил, откуда возьмутся необходимые для операции самолеты. Обещание Геринга его взбодрило, и он обрел прежнюю решительность: «Значит, Сталинград можно удержать! Глупо продолжать болтовню о прорыве 6-й армии. Она потеряет все тяжелое вооружение и станет небоеспособной. 6-я армия остается в Сталинграде!» [143]

143

Последовавшие зимние сражения отступающих армий опровергают поддержанное некоторыми историками утверждение Гитлера, что сидение в сталинградском котле принесло пользу, связав на восемь недель советские армии.

Хотя Геринг прекрасно понимал, что судьба окруженной в Сталинграде армии зависит от его обещания, 12 декабря 1942 года он разослал своим подчиненным приглашения на оперу Рихарда Вагнера «Мейстерзингеры», исполнявшуюся в честь открытия восстановленного здания Берлинской государственной оперы [144] . Мы явились на спектакль в вечерних костюмах или парадных мундирах и расселись в большой ложе фюрера. Веселый сюжет оперы резко контрастировал с событиями на фронте, и я бранил себя за то, что принял приглашение.

144

Здание Государственной оперы на Унтер-ден-Линден, разрушенное при бомбежке, было восстановлено по приказу Геринга от 18 апреля 1941 г.

Через несколько дней я вернулся в Ставку фюрера. Цайтцлер теперь ежедневно отчитывался о том, сколько тонн продовольствия и боеприпасов 6-я армия получает по воздуху, что составляло ничтожную долю от обещанного. Гитлер постоянно призывал Геринга к ответу, но тот с прежним постоянством находил оправдания: из-за плохой погоды, тумана, мороза или снежного бурана невозможно поднять в воздух столько самолетов, сколько планировалось, но как только погода улучшится, обещанное количество продовольствия, горючего и боеприпасов будет непременно доставлено.

А пока в окруженных войсках снова уменьшили нормы довольствия. В буфете Генштаба Цайтцлер демонстративно требовал такой же паек и заметно худел. Через несколько дней Гитлер заявил, что начальнику Генштаба непозволительно истощать себя, демонстрируя солидарность с войсками, и приказал Цайтцлеру питаться нормально. Однако на несколько недель фюрер наложил запрет на коньяк и шампанское. Настроение в Ставке становилось все более подавленным, лица офицеров превращались в скорбные маски, часто воцарялось молчание. Никто не хотел говорить о постепенном уничтожении армии, всего лишь несколько месяцев назад столь победоносной.