Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945
Шрифт:
24. Трижды проигранная война
8 мая 1944 года я вернулся в Берлин и приступил к работе. Никогда мне не забыть того, что произошло 12 мая, четыре дня спустя [239] . До того момента нам удавалось производить примерно столько вооружения, сколько необходимо было войскам для компенсации их значительных потерь. Но с налетом девятисот тридцати пяти дневных бомбардировщиков 8-й американской воздушной армии на несколько заводов по производству горючего в Центральной и Восточной Германии в воздушной войне началась новая эра – крах немецкой военной промышленности.
239
Безусловно, критические ситуации складывались и раньше, например бомбардировки Рурского бассейна и шарикоподшипниковых заводов. Однако тогда врагу не хватило настойчивости: он метался от цели к цели или наносил удар там,
На следующий день я с группой инженеров разбомбленного завода «Лойна Берке» пробирался сквозь груды исковерканных труб. Как оказалось, бомбардировки наносили самый страшный ущерб именно химическим заводам, и, по самым оптимистическим прогнозам, восстановить производство мы смогли бы лишь через много недель. Если до этого авианалета мы выпускали ежедневно пять тысяч восемьсот пятьдесят тонн горючего, то теперь – всего четыре тысячи восемьсот двадцать тонн. Правда, вместе с имеющимся резервом в пятьсот семьдесят четыре тысячи тонн авиационного горючего этого могло хватить более чем на девятнадцать месяцев.
19 мая 1944 года я, оценив последствия бомбардировки, вылетел в Оберзальцберг, где в присутствии Кейтеля охарактеризовал Гитлеру ситуацию следующими словами: «Противник нанес удар в одно из наших самых уязвимых мест. Если на этот раз он проявит упорство, скоро запасы авиационного горючего практически иссякнут. Нам остается только надеяться, что штабисты их военно-воздушных сил так же легкомысленны, как наши!»
Кейтель, всегда старавшийся угодить Гитлеру, поспешил заявить, что он заткнет брешь имеющимися у него резервами. Закончил он свои уверения стандартным аргументом самого Гитлера: «Сколько трудных ситуаций мы уже пережили! Мой фюрер, и это испытание мы с честью выдержим!»
Однако на этот раз Гитлер, похоже, не разделял оптимизма Кейтеля. Для обсуждения сложившегося положения он вызвал Геринга, Кейтеля, Мильха и четырех промышленников – Крауха, Пляйгера, Бютефиша и Е.Р. Фишера, а также Керля, начальника управления планирования и сырьевых ресурсов [240] . Геринг попытался помешать участию в совещании представителей топливной индустрии, ибо, по его мнению, такие важные вопросы лучше обсуждать в тесном кругу. Однако Гитлер уже утвердил список участников.
240
Краух отвечал за химическую промышленность, Пляйгер был рейхскомиссаром по угольной промышленности и управляющим крупных топливных предприятий, Бютефиш – директором завода «Лойна Верке», Фишер – председателем правления «И.Г. Фарбен».
Через четыре дня в мрачном холле Бергхофа мы ждали Гитлера, проводившего очередное совещание в гостиной. Я заранее попросил промышленников говорить Гитлеру только правду, однако в последние минуты перед встречей Геринг настойчиво призывал их воздержаться от слишком мрачных сообщений. Вероятно, он боялся, что Гитлер возложит вину за катастрофу на него.
Мимо поспешно прошли высокопоставленные военные, участники предыдущего совещания, и тут же один из адъютантов пригласил нас. Хотя Гитлер пожал руку каждому, его приветствие было весьма немногословным. Он пригласил всех садиться, объявил, что созвал это совещание, дабы выяснить последствия авианалетов, и попросил промышленников высказать их мнение. Подкрепляя выступления статистическими данными, все представители промышленности подтвердили, что, если налеты будут продолжаться систематически, ситуация безнадежна. Гитлер поначалу старался смягчить столь пессимистичные приговоры стереотипными репликами: «Вы как-нибудь справитесь». Или: «Мы переживали и худшие кризисы». Кейтель и Геринг тут же пользовались случаем и вставляли свои реплики, пытаясь уменьшить эффект наших фактических данных и демонстрируя еще большую уверенность в будущем, чем Гитлер. Кейтель особенно напирал на свои резервы. Однако промышленники оказались покрепче приближенных Гитлера. Они твердо отстаивали свое мнение, подкрепленное цифрами и данными сравнительного анализа.
Настроение Гитлера вдруг, как часто бывало, резко изменилось, и он стал призывать промышленников оценить ситуацию как можно объективнее. Показалось, что он наконец решил услышать всю неприглядную правду, словно устал от утаиваний, фальшивого оптимизма и подобострастной лжи. Он сам так подвел итоги совещания: «По моему мнению, заводы по производству горючего, синтетического каучука и азота имеют важнейшее значение для дальнейшего ведения войны, поскольку стратегические материалы для вооружения производятся на небольшом количестве предприятий».
Если в начале совещания Гитлер выглядел вялым и рассеянным, то сейчас он производил впечатление человека
трезво мыслящего и чрезвычайно дальновидного. Беда только в том, что через несколько месяцев, когда катастрофа уже произошла, он больше не желал вникать в происходящее. А вот Геринг – не успели мы выйти в холл – обвинил нас в том, что мы обеспокоили Гитлера своими беспричинными тревогами и пессимистической ерундой.Подъехали автомобили. Гости Гитлера отправились в ресторан «Берхтесгаденер-Хоф», поскольку во время деловых встреч Гитлер не считал себя обязанным играть роль гостеприимного хозяина. Как только участники совещания уехали, из комнат верхнего этажа в вестибюль потянулись приближенные. Через несколько минут ожидания Гитлер появился уже в шляпе, черном плаще и с тростью. Предстояла ежедневная прогулка к чайному домику. Там нам подали кофе с пирожными. В камине потрескивали дрова, мы болтали о пустяках. Гитлер расслабился, приободрился, и стало ясно, как сильно он нуждается в непринужденном общении с близкими ему людьми. И со мной он даже словом не обмолвился о нависшей над нами опасности.
28—29 мая, через шестнадцать дней лихорадочных восстановительных работ, когда мы как раз достигли прежнего уровня производства, 15-я воздушная армия США нанесла второй бомбовый удар. На этот раз всего четыреста бомбардировщиков сбросили вдвое больше бомб, чем во время первого налета, на основные нефтеперегонные заводы в Плоешти, в Румынии, и выпуск горючего сократился наполовину [241] . Всего через пять дней полностью подтвердился мрачный прогноз, данный нами в Оберзальцберге, а голословные утверждения Геринга были опровергнуты. Впоследствии по отдельным замечаниям Гитлера можно было предположить, что Геринг еще ниже упал в его глазах.
241
В первом авианалете 12 мая было уничтожено 14 процентов нашего потенциала. Эта и другие цифры, приведенные в тексте, взяты из моих докладных записок Гитлеру от 30 июня и 28 июля 1944 г. и из моего отчета «Результаты воздушной войны» от 6 сентября 1944 г.
Я немедленно воспользовался ослаблением позиций Геринга не только ради решения практических задач; я хотел отплатить ему за вероломное поведение во время моей болезни. Поскольку мы добились значительных успехов в производстве истребителей, у меня были все основания предложить Гитлеру подчинить моему министерству и авиазаводы [242] . 4 июня я попросил Гитлера, все еще руководившего военными действиями из Оберзальцберга, «повлиять на рейхсмаршала и добиться, чтобы решение о переводе авиазаводов в ведение моего министерства исходило от него самого».
242
Выпуск дневных и ночных истребителей увеличился с 1017 в январе 1944 г. (до бомбового удара) до 2034 в июне. В 1943 г. в среднем ежемесячно выпускалось только 849 истребителей. Я подстраховался от неминуемых обвинений Геринга («Протоколы совещаний у фюрера», 3–5 июня 1944 г., пункт 20): «Я пользуюсь случаем объяснить фюреру, что рейхсмаршал ошибочно обвиняет меня в том, будто я в течение последних двух лет оснащаю армию за счет военно-воздушных сил. Несмотря на бомбардировки, выпуск самолетов за последние три месяца удвоился, и не за счет уменьшения производства армейского вооружения, а за счет внутренних резервов самой авиапромышленности».
Гитлер не стал возражать. Более того, он понял, что моя маленькая хитрость даст возможность Герингу сохранить лицо, и решительно заявил: «Производство самолетов следует подчинить вашему министерству; это даже не обсуждается. Я немедленно вызову рейхсмаршала и сообщу ему о моих намерениях. Детали переподчинения вы обговорите с ним».
Всего несколько месяцев назад Гитлер сделал бы все возможное, лишь бы избежать открытого столкновения со старым соратником. Например, чтобы обсудить какие-то незначительные неприятные вопросы, о которых я давно забыл, он послал меня в отдаленную Роминтенскую пустошь. Геринг, должно быть, догадался, что я приехал не по собственной воле, ибо, как никогда прежде, обращался со мной как с почетным гостем: приказал запрячь в экипаж лошадей и часами катал меня по огромному заповеднику. Причем болтал он без умолку, не давая мне вставить ни слова, и я вернулся к Гитлеру, так и не выполнив поручение. Правда, Гитлер слишком хорошо знал Геринга и даже посочувствовал мне.
На сей раз Геринг не уклонился от обсуждения спорной ситуации. Наш разговор состоялся в личном кабинете его дома в Оберзальцберге. Гитлер уже предупредил, о чем пойдет речь, и Геринг горько жаловался на непоследовательность шефа. По его словам, всего две недели назад Гитлер хотел вывести из-под моего контроля строительные организации. Вопрос уже был решен, но после краткого разговора со мной все договоренности были нарушены. И так всегда. К несчастью, фюрер слишком часто меняет свои решения. Разумеется, если такова воля фюрера, мрачно заключил Геринг, он передаст в мое ведение авиапромышленность, хотя еще совсем недавно Гитлер полагал, что у меня и так слишком много работы.