Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930–1945

Не знаю, стесняло ли Гитлера присутствие Бормана или Борман успел настроить его соответствующим образом, но в любом случае подтверждение идеи свободной экономики мирного времени – о чем я просил Гитлера и что он обещал мне – оказалось менее четким и категоричным, чем я ожидал. Все же некоторые моменты его речи показались мне достойными увековечивания в архивах нашего министерства. Гитлер сам предложил мне запротоколировать речь и даже подготовить ее к печати. Однако Борман воспрепятствовал публикации, а когда я напомнил Гитлеру о его предложении, он заявил, что сначала отредактирует текст сам.

25. Ошибки, секретное оружие и СС

По мере ухудшения общей ситуации Гитлер становился все более деспотичным и нетерпимым к любым возражениям. Его упрямство привело к губительным последствиям и в промышленной сфере: наше самое современное «секретное оружие» – двухмоторный реактивный истребитель «Ме-262», развивавший скорость более 800 километров в час и превосходивший по боевым качествам любой вражеский самолет, – оказалось бесполезным.

В 1941 году, еще в бытность мою архитектором, мне довелось побывать на авиазаводе Хейнкеля в Ростоке. Мои барабанные перепонки чуть не лопнули, когда на испытательном стенде заработал один из первых реактивных двигателей. Его создатель, профессор Эрнст Хейнкель, утверждал, что это революционный прорыв в области самолетостроения [254] .

254

В конце войны Галланд сказал мне, что если бы не недальновидность высшего руководства, реактивные самолеты пошли бы в серийное производство на полтора года раньше.

В сентябре 1943 года во время совещания, проводившегося на полигоне ВВС в Рехлине, Мильх без слов протянул мне только что полученную телеграмму. В ней содержался приказ Гитлера прекратить подготовку к серийному производству «Ме-262». Мы решили как-нибудь обойти этот приказ, но приоритетного статуса программа лишилась.

Месяца через три, 7 января 1944 года, нас с Мильхом спешно вызвали в Ставку. Оказалось, что Гитлер изменил свою точку зрения после того, как узнал из британской прессы об успешных испытаниях британских реактивных самолетов. Теперь Гитлеру не терпелось как можно скорее получить самолеты этого типа, но из-за его же оплошности программа выполнялась медленно, и мы смогли пообещать не более 60 самолетов в месяц с июля 1944 года и по 210 – с января 1945 года [255] .

255

Цифры взяты из «Программы 225», выполнявшейся, правда, частично, с 1 марта 1944 г. Эта программа предусматривала следующие объемы производства «Ме-262»: 40 штук в апреле 1944 г., 60 – в июле, затем по 50 ежемесячно до октября; к январю 1945 г. мы намеревались довести их число до 210, к апрелю 1945 г. – до 440, к июлю 1945 г. – до 670 и к октябрю 1945 г. – до 800.

В ходе нашей встречи Гитлер вдруг сказал, что планирует использовать новый самолет, разработанный как истребитель, в качестве скоростного бомбардировщика. Ошеломленные специалисты все же надеялись разумными доводами переубедить Гитлера, но добились совершенно противоположного результата. Гитлер категорически приказал снять с самолетов все вооружение, чтобы увеличить бомбовую нагрузку. Как он заявил, реактивным самолетам не надо защищаться, поскольку они превосходят в скорости вражеские самолеты. Не доверяя новому изобретению, Гитлер хотел применять его исключительно в полетах по прямой на большой высоте и даже потребовал от инженеров уменьшить развиваемую самолетом скорость, чтобы уменьшить нагрузку на крылья и двигатели.

В результате эффективность этих крошечных бомбардировщиков, способных нести чуть более четырехсот пятидесяти килограммов бомб, оказалась смехотворно малой, а как истребитель каждый из реактивных самолетов благодаря превосходству в скорости смог бы сбить несколько четырехмоторных американских бомбардировщиков, несущих смерть немецким городам.

В конце июня 1944 года мы с Герингом еще раз попытались переубедить Гитлера, и опять тщетно. Тем временем летчики, испытывавшие новые самолеты, стремились сражаться на них против американских бомбардировщиков, но мы никак не могли справиться с предубеждениями Гитлера. По его мнению, на этих скоростных самолетах летчики испытывали гораздо большие перегрузки, и тем самым перечеркивались все преимущества перед более тихоходными, а потому более маневренными вражескими истребителями. Наши слова о том, что эти самолеты могут летать выше американских истребителей, сопровождавших относительно неуклюжие бомбардировщики, и стремительно атаковать их, не произвели на Гитлера никакого впечатления. Чем больше доводов мы приводили, тем упрямее он цеплялся за свою идею и успокаивал нас тем, что когда-нибудь, в далеком будущем, разрешит использовать эти самолеты – по меньшей мере частично – в качестве истребителей.

Хотя пока существовало лишь несколько опытных образцов, приказ Гитлера неизбежно повлиял на перспективное планирование, ведь Генеральный штаб рассчитывал, что применение нового типа истребителя поможет добиться коренного перелома в воздушной войне. Все, кто хоть немного разбирался в проблемах нашей авиации, отчаянно пытались убедить Гитлера изменить решение. Йодль, Гудериан, Модель, Зепп Дитрих и, разумеется, генералы люфтваффе постоянно оспаривали дилетантское решение Гитлера, но лишь навлекали на себя его гнев, ведь ему казалось, что они подвергают сомнению его военный и технический профессионализм. Осенью 1944 года Гитлер положил конец всем спорам, наотрез отказавшись впредь обсуждать этот вопрос.

Когда я по телефону проинформировал генерала Крейпе, нового начальника штаба военно-воздушных сил, о том, что в середине сентября намерен отослать Гитлеру доклад по поводу реактивных самолетов, он посоветовал мне не затрагивать эту тему. По словам генерала, при одном только упоминании «Ме-262» Гитлер вспылит и решит, что меня спровоцировал он, Крейпе.

Несмотря на предупреждение, я все еще считал своим долгом убедить Гитлера в бессмысленности использования реактивных самолетов в качестве бомбардировщиков, поскольку в нашей ситуации это страшная ошибка. Я подчеркнул, что мое мнение разделяют летчики и все командиры. Гитлер даже не стал обсуждать мои рекомендации, и после множества тщетных попыток я просто самоустранился и посвятил себя другим неотложным делам. В конце концов в сферу моей компетенции не входил ни выбор модели самолета, ни область его применения.

Реактивный самолет был не единственным эффективным видом нового вооружения, запущенного нами в серийное производство в 1944 году. Мы располагали ракетой с дистанционным управлением, обладавшей еще большей скоростью, чем реактивный самолет, – ракетой-снарядом, наводящейся на цель по тепловому излучению двигателей вражеского самолета. И еще торпедой, реагирующей на шум и способной преследовать вражеский корабль по зигзагообразной траектории. Также была завершена разработка ракеты «земля – воздух», а Липпиш сконструировал самолет «летающее крыло», далеко опередив свое время.

Мы буквально задыхались от изобилия новых проектов, и если бы сосредоточились лишь на нескольких моделях, то, безусловно, начали бы их производство гораздо раньше. Настал момент, когда представители различных ведомств, отвечавших за новые виды вооружения, собрались на совещание и решили не увлекаться идеями будущего, а отобрать из уже разработанных те, что можно безотлагательно внедрить в производство.

И снова именно Гитлер был виноват в том, что воздушное наступление западных союзников в 1944 году, несмотря на ряд допущенных ими ошибок, оказалось успешным. Во-первых, Гитлер отсрочил производство реактивных истребителей, а впоследствии превратил их в бомбардировщики. Во-вторых, одержимый жаждой мести, он решил использовать новые ракеты для обстрела Англии. С конца июля 1943 года колоссальные производственные мощности были выделены под выпуск огромных ракет длиной 14 метров и весом более тринадцати тонн, известных как «Фау-2». Гитлер требовал выпускать по девятьсот таких ракет ежемесячно.

Нелепая затея. В 1944 году в течение нескольких месяцев армады вражеских бомбардировщиков сбрасывали в среднем по триста тысяч тонн бомб в день, а Гитлер мог обрушить на Англию лишь три десятка ракет общей мощностью двадцать четыре тонны взрывчатки в сутки, что является эквивалентом бомбовой нагрузки всего лишь дюжины «Летающих крепостей» [256] . Я не просто согласился с решением Гитлера, но и поддержал его, совершив одну из серьезнейших своих ошибок. Гораздо продуктивнее было бы сосредоточить наши усилия на производстве оборонительных ракет класса «земля – воздух». Ракета была разработана еще в 1942 году под кодовым именем «Вассерфаль» («Водопад»), и если бы мы привлекли талантливых техников и ученых, занимавшихся ракетными разработками под руководством Вернера фон Брауна в Пенемюнде, то скоро запустили бы ее в серийное производство [257] .

256

Согласно американскому справочнику «U.S. Air University Review», том XVII, № 5 (июль – август 1966), четырехмоторный «В-17» («Летающая крепость») стоил 204 370 долларов. Одна ракета «Фау-2», по точным расчетам Дэвида Ирвинга, стоила 144 000 рейхсмарок, то есть в шесть раз меньше. Шесть ракет несли четыре с половиной тонны взрывчатки (около 750 килограммов на ракету), и каждая ракета при взрыве уничтожалась. Бомбардировщик «В-17» использовался многократно, имел дальность действия от 1600 до 3200 километров и бомбовую нагрузку две тонны. Только на Берлин было сброшено 49 400 тонн взрывчатки и шрапнели; уничтожено или частично разрушено 20,9 процента застройки (Вебстер и Франкленд. Стратегические бомбардировки Германии. Т. IV. Лондон, 1961). Чтобы сбросить такой же груз на Лондон, нам пришлось бы использовать 66 000 больших ракет, на выпуск которых потребовалось бы шесть лет.

29 августа 1944 г. на совещании по пропаганде под председательством Геббельса мне пришлось признать: «Фау-2» вряд ли окажут сильное психологическое воздействие на противника. В техническом плане проект возложенных на него надежд не оправдал. Могу только уверить вас, что лишь время сможет доказать эффективность нового оружия».

257

Но даже если бы Гитлер не допустил ошибку, мы вряд ли смогли бы пойти по правильному пути, ибо задача осложнялась тем, что в Пенемюнде разрабатывалось вооружение для армии, а противовоздушная оборона входила в компетенцию военно-воздушных сил. Учитывая конфликт интересов и жестокую конкуренцию армии и авиации, армия никогда не передала бы сопернику свои предприятия в Пенемюнде. Конкуренция исключала и возможность объединения усилий по исследованиям и разработкам. Проект «Вассерфаль» можно было пустить в производство даже раньше, если бы вовремя были задействованы мощности Пенемюнде. Еще 1 января 1945 г. 2210 ученых и инженеров работали в Пенемюнде над ракетами дальнего действия «А-4» и «А-9», тогда как проектом «Вассерфаль» занималось 220 человек, а еще одну зенитную ракету, «Тайфун», разрабатывало 135 человек.

29 июня 1943 г., всего за два месяца до принятия нашего злосчастного решения, профессор Краух, уполномоченный по химическому производству, прислал мне детальный меморандум: «Сторонники ускоренного развития авиационного вооружения руководствуются принципами «террор – наилучший ответ на террор» и «ракетные атаки на Англию непременно приведут к уменьшению авианалетов на рейх». Даже если бы мы располагали неограниченным количеством больших ракет дальнего действия, от чего мы пока весьма далеки, весь предыдущий опыт военных действий опровергает эту аргументацию. Совсем наоборот: британцы, прежде выступавшие против бомбардировок гражданского немецкого населения… с началом наших ракетных атак призывают свое правительство проводить ковровые бомбардировки наших густо населенных районов. Мы до сих пор абсолютно беспомощны перед рейдами подобного рода… Следовательно, необходимо сконцентрировать наши усилия на создании зенитного вооружения, на модели «С-2» ракеты «Вассерфаль». Мы должны немедленно запустить ее в серийное производство… Другими словами, усилия каждого инженера и каждого рабочего по осуществлению этого проекта внесут несравненно больший вклад в нашу победу, чем те же ресурсы, инвестированные в любую другую программу. Промедление с осуществлением этого проекта может привести к нашему военному поражению».

Радиоуправляемая ракета «Вассерфаль» длиной порядка 7,5 метра несла приблизительно триста килограммов взрывчатки и с поразительной точностью сбивала вражеские бомбардировщики на высоте до 15 тысяч метров. Ей не мешали ни ночная тьма, ни облака, ни мороз, ни туман. Поскольку мы впоследствии выпускали по девятьсот больших наступательных ракет каждый месяц, то вполне могли бы производить ежемесячно несколько тысяч этих меньших по размерам и стоимости ракет. Я и сейчас думаю, что с помощью этих ракет в сочетании с реактивными истребителями мы с весны 1944 года успешно защищали бы нашу промышленность от вражеских бомбардировок. Однако гигантские усилия и средства были вложены в развитие и производство ракет дальнего действия, которые осенью 1944 года доказали свою полную несостоятельность. Наш самый дорогостоящий проект оказался и самым нелепым. Ракеты, которыми мы гордились и производству которых я некоторое время отдавал предпочтение, привели лишь к пустой трате средств и времени. Более того, они были одной из причин, по которым мы проиграли оборонительную воздушную войну.