Третья стража

Он уехал на такси. Глеб проводил его до калитки и долго стоял там, глядя на камни древнего амфитеатра. Злые песчаные смерчи не поднимались над ними, тишина и покой царствовали в ночи, и над Сплитом, над всем побережьем Адриатики сияли яркие южные звезды. У одной из них – или, возможно, у многих – кто-то был озабочен делами Земли, пребывавшей в смутном времени, в эпохе третьей стражи. Так озабочен, что старался помочь земным гениям, связать их крепче с вселенской ноосферой – ибо кто, кроме них, мог вывести землян на верный путь? Гении – двигатель прогресса, и хотя он принес не меньше несчастий и горя, чем радостей, все же была надежда: вдруг великие умы придумают такое, что всех накормит, вылечит и осчастливит.

Но размышлял Глеб не об этом. Препараты, крутилось в его голове, чудесные препараты, что продляют молодость и жизнь, делают глубокого старца полным энергии и сил! Наверняка их можно применять и в других случаях, исцелять детей с церебральным параличом, спасать недужных с почечной недостаточностью, лечить от гепатита, рака, инсульта, лихорадки Эбола и прочих смертельных болезней. Еще от лейкемии…

Поздно! – подумал он. – Слишком поздно! Почему Грибачев не явился год назад или хотя бы полгода?.. Если ему, Глебу, и правда ниспослан этот странный дар, он бы не раздумывал! Он бы душу продал за чудесное лекарство! Только бы спасти Марину, а потом… Потом он вымостил бы сотне гениев дорогу в ноосферу! Даже если бы мозг его сгорел или взорвался от таких трудов! Но что случилось, то случилось…

За его спиной скрипнула дверь. Глеб оглянулся: в проеме маячила темная фигура Йокса.

– Ты получил ответы на свои вопросы? – спросил Защитник.

– Да. В основном, да.

– Теперь ты знаешь, что такое открытый разум?

– Разумеется. Я вполне осознал, какая я ценная особь.

– Ты доволен?

– Дальше некуда, – сказал Глеб. Потом пробормотал: – Дорога ложка к обеду… – и вернулся в дом. В свое семейное гнездо, где уже не было семьи.

Глава 7 Петербург и другие места, начало июля

Пчела кружилась над головой спящего. Навалившись грудью на стол, опустив лохматую голову на скрещенные руки, он спал так крепко, что доносившийся с улицы шум не мог его разбудить. За распахнутым окном звенели трамваи, слышался шелест шин и временами с грохотом проносились огромные трейлеры. Магистраль была оживленной, и от шеренги блочных девятиэтажек ее отделял газон, засаженный травой и деревьями, не слишком надежная защита от шума. Но человек спал.

Его голова и руки закрывали часть листов, разбросанных по столу. Для пчелы это не являлось препятствием – ее сканер позволял увидеть каждый лист так же ясно, как если бы бумаги разложили ровными рядами. Формулы, схемы, краткие заметки, странный чертеж, сделанный синим фломастером – несколько овалов, соединенных волнистой линией… Запечатлев все это, крохотный кибер с негромким жужжанием поднялся к потолку и сел на плафон люстры. Теперь в поле зрения была скудно обставленная комната: диван с разобранной постелью, шкаф, набитый книгами и журналами, маленький столик с компьютером и стол побольше, у которого спал человек. В квартире были еще крохотная кухонька, ванная, совмещенная с туалетом, и узкий коридор длиною в пять шагов. Не слишком просторные хоромы… Но их обитатель жил не здесь – большую часть времени он находился в тех пространствах и мирах, что были доступны лишь его воображению.

Картины, переданные кибером-пчелой, висели в воздухе – лист за листом, около тридцати изображений. Эмиссар глядел на них, пытаясь уловить ход мысли спящего, но безуспешно – его математических познаний явно не хватало. Впрочем, рядом находился эксперт, существо другой расы, но тоже в человеческом обличье. Его соплеменники стояли ближе к землянам, чем народ Седого – в частности, как многие гуманоиды, они использовали звуковую речь и письменные знаки. Имя эксперта – Семанг’акхглу-ар-пакта’туррим-нода – означало, что он достиг высшей ступени знания в абстрактных науках, в логике и математике.

Некоторое время в кабинете Седого царила тишина. Стены, забранные панелями из ясеня, опущенные жалюзи на окнах, пульт с мигающими огоньками и неяркий свет старинных лампионов создавали ощущение уюта, которое эмиссар очень ценил. Это убранство совсем не походило на обстановку жилищ его родной планеты, но чувства были те же – умиротворение и покой, воспринимаемый во всем ментальном диапазоне. Очень подходящая атмосфера для умственных трудов.

Пошевелив пальцами над пультом, Семанг’акхглу сдвинул в дальний угол панораму комнаты, которую посылала пчела, и принялся переставлять изображения страниц – похоже, он хотел привести их в определенный логический порядок. Затем вызвал другие картины, полученные ранее – формулы и уравнения потекли рекой, но многие были перечеркнуты или исправлены так, что доискаться смысла казалось невозможным. Эксперт недовольно уставился на них, вскинул руки в жесте бессилия и произнес на галактическом интерлинге:

– Не понимаю! Мне известно, чего он добивается – хочет решить проблему связности и трансформации некоторых топологических объектов… Задача возникла давно, в этом мире – столетие назад, а на моей планете много, много раньше. Решение не найдено, но я уверен, что он к нему близок. Невероятно!

– Невероятно, но факт, как любят здесь говорить, – заметил эмиссар. – Чего же вы не понимаете, достойный Семанг’акхглу?

– Его методики. Я в курсе задачи и могу припомнить десятки подходов к ней, которые, впрочем, закончились безрезультатно. Он идет другим путем, очень необычным, и я не поспеваю за ходом его мысли. Могу сказать одно: метод, созданный им, более ценен, чем само решение проблемы. Это математика, которой еще не существует… Нет, не так – она существует, но только в его разуме.

– Что ж, придется подождать, – сказал Седой. – Закончив работу, он опубликует ее в «Анналах математики» или другом солидном журнале, и его статьи будут понятнее, чем промежуточный результат.

– Если досточтимый не против, я хотел бы взять эти записи с собой на станцию. – Эксперт покосился на висевшие в воздухе страницы. – Может быть, я все-таки разберусь… дело чести, понимаете ли…

Эмиссару было известно, что в мире Семанг’акхглу очень высокие понятия о чести, долге и профессиональной репутации. Этот мир обогнал Землю на добрых пять тысячелетий – существенный момент, чтобы все же разобраться в трудах земного математика. Поэтому Седой сделал жест согласия и молвил:

– Не возражаю. Я перешлю материал к вам в Гималаи.

В Гималаях, среди неприступных вершин, размещалась одна из станций Внешней Ветви. Сотню лет назад ее воздвигли в горной долине, на поверхности земли, но с появлением авиации, радаров и спутников базу пришлось спрятать в искусственных пещерах, под толстым слоем вечных льдов. Все наземные сооружения были демонтированы, но среди исследователей этого уголка планеты до сих пор ходил миф о Шамбале, в которой обитают боги.

Взгляд Седого обратился к изображению комнаты и человека, спавшего за столом.

– Итак, он изобрел новую отрасль математики и близок к решению задачи, над которой бились многие великие умы… – задумчиво промолвил эмиссар. – Скажите, достойный Семанг’акхглу, каков реальный смысл этой проблемы? Для меня «связность и трансформация топологических объектов» звучит несколько академически.

– Да, я понимаю… терминология не всегда передает суть, особенно в абстрактных дисциплинах… – Смуглое лицо Семанг’акхглу порозовело, веки с отчетливо выраженной складкой эпикантуса прикрыли узкие глаза. В своей земной ипостаси он походил на шерпа, исконного обитателя гор и снегов. – Если этот мзиданни добьется успеха, мы сможем выяснить форму Вселенной после Большого Взрыва и ее дальнейшие развитие. Это тот самый топологический объект, чья связность и трансформация исследуется в данном случае. Как вам такой результат? Я бы сказал, что это очень, очень впечатляет!