Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.

– Вот мы и пришли к тому же, о чем прежде говорили: виновник всех этих бед – наш проклятый математик… Ах, сердце меня не обмануло, когда я увидела его в первый раз… Ну, что же, сеньора, приготовьтесь к самому худшему, если не хотите позвать Кабальюко и сказать ему: «Кабальюко, надеюсь…»

– Ты все стоишь на своем, простушка…

– Да! Что я простовата, это мне известно: но раз я больше ни на что не способна – что ж поделаешь? Я говорю то, что мне приходит в голову, не мудрствуя.

– Все, что ты придумала,- пошло и глупо: дать ему взбучку, напугать его – да это всякому придет на ум. Недалекая ты, Ремедиос; нужно решать серьезные вопросы, а ты придумываешь всякие нелепости. Я вижу средство, более достойное благородных и добропорядочных людей. Поколотить! Что за глупость! А кроме того, я не хочу, чтобы мой племянник получил хотя бы одну царапину по моему приказанию: нет, никоим образом. Бог накажет его по заслугам, бог все видит. А наше дело постараться, чтобы воля божья была исполнена: в этих делах нужно искать причину вещей. А ты не понимаешь причин, Мария Ремедиос… Тебя занимают только мелочи.

– Пусть так,- смиренно сказала племянница дона Иносен-сио.- И почему это бог создал меня такой глупой, что я ничего не смыслю в разных возвышенных вещах!

– Нужно смотреть в самую суть. В самую суть, Ремедиос. Ты еще и сейчас не понимаешь?

– Нет, не понимаю.

– Мой племянник, пойми ты,- это воплощение богохульства, святотатства, безбожия, демагогии… Ты знаешь, кто такие демагоги?

– Это, по-моему, те, которые сожгли Париж при помощи керосина, разрушают церкви и стреляют в статуи богородицы… Это-то я понимаю…

– Так вот – мой племянник такой и есть… Ах, если бы он был в Орбахосе один… Но нет, милая моя, мой племянник, по воле роковой случайности, которая только лишний раз доказывает, что бог иногда посылает нам испытания, чтобы наказать за грехи, этот племянник воплощает в себе целую армию, государственную власть, алькальдов и судей; мой племянник – это, Ремедиос… паша нация в своем официальном виде; вторая нация, нация беспутных людей, управляющих страной из Мадрида, и обладающая теперь материальной силой; нация кажущаяся, потому что подлинная нация молчит, страдает и за все расплачивается; нация фальшивая, которая подписывает декреты, произносит речи и превращает наше правительство, нашу администрацию в сплошной фарс. Все это и есть мой племянник; приучайся, Ремедиос, смотреть в корень вещей. Мой племянник – это правительство, генерал, новый алькальд, новый судья; все они благоприятствуют ему, все они заодно; они неотделимы друг от друга, как ноготь от пальца, это волки одной стаи… Пойми – нужно защищаться от всех сразу, потому что у них – один за всех, все за одного. Нужно нападать на всех вместе, а не избивать по одному из-за угла, нападать так, как нападали наши деды на мавров – на мавров, Ремедиос… Милая моя, пойми; напряги свой разум, пусть в нем родятся не только пошлые мысли… Возвысься, подумай о высоких вещах, Ремедиос.

Племянница дона Иносенсио преисполнилась изумления перед подобным величием. Она раскрыла рот, чтобы как-то ответить на столь глубокомысленную речь, но из уст ее вылетел один лишь вздох.

– На мавров,- повторила донья Перфекта.- Это все равно что борьба между маврами и христианами. А ты думала, что если нагнать страху на моего племянника, то этим все разрешится… Ну и бестолковая же ты! Ты разве не видишь, что его поддерживают друзья? Ты разве не видишь, что мы отданы на произвол этих негодяев? Не видишь, что любой лейтенантишка может поджечь наш дом, как ему заблагорассудится?.. Неужели ты этого не можешь уразуметь? Ты не поняла еще, что нужно смотреть в корень? Ты не видишь чудовищной силы моего врага, не понимаешь, что это не один человек, а целая секта? Не понимаешь, что мой племянник – это не просто зло, а всеобщее бедствие. Но против этого бедствия, дорогая Ремедиос, мы, с благословения божьего, выставим свой батальон: он уничтожит мадридское адское ополчение. Говорю тебе, что это будет великое и славное дело…

– Хоть бы оно наконец свершилось.

– Ты в этом сомневаешься? Сегодня здесь произойдет нечто ужасное…- нетерпеливо проговорила сеньора.- Сегодня. Который сейчас час? Семь? Так поздно, и ничего еще не слышно!..

– Может быть, дядя что-нибудь знает, он уже пришел. Кар жется, он поднимается по лестнице?

– Слава богу,- произнесла донья Перфекта, вставая и направляясь навстречу исповеднику.- Он нам, наверно, расскажет что-нибудь хорошее. .

Торопливо вошел дон Иносенсио. Искаженное лицо каноника свидетельствовало о том, что душа его, посвятившая себя благочестию и занятиям латынью, была не так спокойна, как обычно.

– Дурные вести,- сказал он, положив на стул шляпу и развязав шнурки своей мантии.

Донья Перфекта побледнела.

– Идут аресты,- добавил дон Иносенсио, понизив голос, словно под каждым стулом сидело по солдату.- Несомненно, они подозревают, что здешний люд не собирается терпеть их дурацкие шуточки, вот они и ходят из дома в дом, хватая всех, кто прославился своей храбростью…

Донья Перфекта упала в кресло и изо всех сил впилась пальцами в его деревянные ручки.

– Но еще нужно, чтобы они позволили себя арестовать,- заметила Ремедиос.

– Многим из них… очень многим,- сказал дон Иносенсио с выражением величайшей похвалы, обращаясь к сеньоре,- удалось бежать, и они отправились с оружием и лошадьми в Вилья-орренду.

– А Рамос?

– В соборе мне сказали, что именно Рамоса ищут усерд-пее всего… Ах, боже мой! Хватать подобным образом несчастных, которые не сделали ничего плохого… Я просто не знаю, как честные испанцы терпят все это. Сеньора, рассказывая вам об арестах, я забыл сказать, что вам нужно сейчас же идти домой.

– Иду, сейчас же… Неужели эти бандиты могут устроить обыск в моем доме?

– Возможно. Сеньора, нас постигло горе,- торжественно и взволнованно провозгласил дон Иносенсио.- Боже, смилуйся над нами.

– У меня дома полдюжины хорошо вооруженных людей,- заявила донья Перфекта, меняясь в лице.- Неужели их тоже могут арестовать? Какое беззаконие!

– Да, уж, наверно, сеньор Пинсон не упустит случая донести на них. Сеньора, повторяю, нас постигло горе. Но бог поможет невинным.

– Я ухожу. Не забудьте зайти ко мне.

– Непременно, сеньора, как только закончу урок… Думаю, впрочем, что из-за тревожного положения в городе никто из учеников сегодня не придет в школу; но, состоится или не состоится урок, я все равно зайду к вам… Сеньора, не выходите сегодня одна! По улицам бродят эти наглые бездельники-солдаты, я боюсь за вас… Хасинто, Хасинто!

– Не беспокойтесь, я пойду одна.

– Пусть вас проводит Хасинто,- сказала мать молодого адвоката.- Он, должно быть, уже встал.

Послышались торопливые шаги Хасинто', который бегом спускался по лестнице с верхнего этажа. Лицо его было красно, он тяжело дышал.

– Что случилось? – спросил его дон Иносенсио.

– В доме сестер Троя,- заявил юнец,- в доме этих, как их… значит…

– Ну, говори же, говори.

– Там Кабалъюко.

– Где? Наверху? В доме Троя?

– Да… Он говорил со мной с крыши: опасается, что и там до него доберутся.

– Вот скотина!.. Этот кретин наверняка попадется,- воскликнула донья Перфекта, раздраженно топнув ногой.

– Он хочет спуститься сюда. Просит, чтобы мы его спрятали.

– Здесь?

Дядя и племянница переглянулись.

– Пусть спускается! – резко бросила донья Перфекта.

– Сюда? – спросил дон Иносенсио, скорчив недовольную гримасу.

– Сюда,- ответила донья Перфекта.- Ни в каком другом доме он не будет в большей безопасности.

– Тут ему в случае надобности легко будет выпрыгнуть пз окна моей комнаты,- заметил Хасинто.

– Ну, если это необходимо…

– Мария Ремедиос,- сказала донья Перфекта,- если его арестуют, все пропало.

– Пусть я дура и простушка,- ответила племянница каноника, положив руку на грудь и удерживая вздох, который она уже готова была испустить,- но его не арестуют.