Тревожный месяц май
Шрифт:
– А выходы к реке? Были? Есть?
– Были. Нету. Один вот тут, где мы стоим, примерно. Другой где-то там, в районе новых очистных был. Давно след потерян.
– Лично убедился?
– Не сам… Филимонов!
Подошел коренастый солдат.
– Слушаю вас, товарищ старший лейтенант, - доложил он тягучим голосом.
– Ты берег разведывал?
– Так точно, я, товарищ старший лейтенант.
– Подземных выходов не видел?
– Никак нет, товарищ старший лейтенант, не было такого!
– А выемки? Щели? Трещины глубокие?
– насел Осипов.
–
– И рытвин, и щуриных гнезд.
– Тридцать лет прошло, - сказал Январев.
– Осадка, дожди, половодья… Там же не метростроевские тубы, не кольца стальные - кирпичики. Да еще в местных грунтах. Давно в прах рассыпались.
– Я все же пройдусь…
– Дать тебе солдата в подмогу?
– Не надо. Пока не надо, - отказался от помощи Осипов и опять спустился к берегу.
Город кончился, вернее, не дошел еще в этот район. На берегу было ветрено и пустынно. И никаких следов. Полуденный дождь, сильный и короткий, загладил песок, а по бугру молодо зеленели кусты и майская трава. Осипов прошел метров триста и повернул назад.
Выемки и промоины и намека не давали, что за ними кроется сколько-нибудь значительное углубление. Не в счет и черные пятачки птичьих гнезд.
Осипов прошел метров триста и повернул назад.
Январев опять не стал расспрашивать, предложил:
– Могу подбросить. По пути.
Осипов отказался.
– Как знаешь.
– И Январев улыбнулся.
Улыбка у него обаятельная, с ямочками на щеках - не хочешь, а растаешь.
«Наверное, Светлана Васильевна и не устояла перед такой улыбкой», - подумал Осипов и спросил:
– Скоро свадьба?
Январев еще обворожительнее заулыбался.
– Скоро. Переживем трудный месяц май и… А потом - в отпуск, к морю.
– Куда?
– уточнил Осипов ревниво.
– В Крым.
– Ва-а! Какие там горы? Какое там море? В Мартуни поедете, на Севан. Мама вас как родных встретит! Знаешь, как моя мама готовит? Пальчики оближешь!
«От одного запаха сыт будешь!» - восторженно подтвердил сирели Армен и украдкой вздохнул.
Приглашение растрогало Январева:
– Спасибо, дружище…
– Потом обязательно спасибо скажешь! Я для вас специальный маршрут составлю, свадебный! Армению, Абхазию, Грузию - весь Кавказ увидите!
Январев счастливо поулыбался, потом вдруг сказал с грустью:
– Какой мне после отпуска маршрут предстоит, вот этого еще и писарь не знает.
– Какой писарь?
– Переводить меня будут.
– Почему?!
– горячо возмутился Осипов. Так хорошо сработались за три года, подружились.
– Зачем?
– Для пользы службы.
Когда офицера отправляют на новое место службы, скажем, из Иришей в Ленинград, из Ленинграда на Чукотку - с повышением, с понижением, - в приказах всегда одно пишут: «Для пользы службы».
– Для пользы?! Да ты здесь… Да разве служба в Иришах - халва
с орехами?– Напомнил, - опять высветился ямочками Январев.
– Одну минуту!
Он сходил к машине, вытащил что-то из полевой сумки и, возвратившись, сказал, как мальчишка мальчишке:
– Закрой глаза, открой руку.
Осипов ощутил на ладони гладкую холодную тяжесть.
– Теперь смотри!
– с тихой гордостью разрешил Январев.
В руке Осипова лежал немецкий бомбовый взрыватель.
– Выхолостили, чистенький внутри, как скорлупа без ядрышка, - не столько успокоил, сколько похвалился Январев.
На Осипова взрыватель не произвел впечатления: всяких штучек навиделся в Иришах.
– Ты номер, номер посмотри!
На нижнем ободке корпуса были выдавлены две цифры.
– Сорок, - спокойно прочел Осипов.
– Сорок!
– непонятно заликовал Январев.
– Заветный!
Как Осипов сразу не вспомнил! Январев же столько раз рассказывал. Из огромного множества фашистских бомбовых взрывателей самые опасные под номерами 3, 17, 24, 40, 57, 67, 70. Номера дали немцы, а разгадали секрет каждого взрывателя наши. Разгадали ценою ранних седин, увечий, жизней…
Старшему лейтенанту Январеву выпала участь обезвреживать и эти, заклейменные. Все, кроме сорокового.
«Сразиться еще с «сороковым», - размечтался как-то Январев, - и - законченное высшее пиротехническое образование!»
«Будь он проклят!
– ответил тогда Осипов.
– Ты и без смерти номер 40 ученый сверх меры!»
Надо было поздравить с блистательной и трудной победой, но Осипов подумал о переводе и опять возмутился:
– Они соображают, что делают?!
– Соображают, дружище. Порядок есть, обязательное правило: не держать нашего брата сапера на активном месте больше трех лет подряд. Привыкаешь к опасности, инстинкт самосохранения притупляется, забываешь осторожность, ну и…
Такие страхи рассказывает, а на лице улыбка.
Осипов покатал в ладонях пустотелую безобидную железку с грозным номером 40.
– Где добыл?
– Ювелирно сработали, - только и сказал Январев. Он окинул взглядом развалины и добавил: - Выполню это последнее задание - и в отпуск, а там переквалифицируюсь в управдомы!
«В управдомы не в управдомы, - подумал Осипов, - никто опытного и мужественного офицера не уволит из армии, но службу подберут другую».
И еще он вспомнил любимую песню Январева:
А для меня еще не кончилась война,
А для меня судьба - еще вопрос.
И провожает на задание жена…
– Ничего, - серьезно сказал Осипов, - зато на службу, не на войну каждый день жена провожать будет.
– Жениться еще надо!
– засмеялся Январев.
– Едешь или нет?
Осипов опять отказался.
Январев кликнул сержанта и двоих солдат - Филимонова и еще одного - и укатил на грузовике с красными флажками по бортам и черной угрожающей табличкой на бампере - «РАЗМИНИРОВАНИЕ».