Три апокрифа

– Чем ты сейчас занимаешься?
– как бы между прочим спросил он ученого.

– Квадратурой параболы, эллипсоидом, вращающимся параболоидом и тому подобными вещами, - ответил Архимед.

– Гм, - снова хмыкнул консул и откашлялся.
– У меня к тебе предложение.

– Какое?

– Видишь ли, - рассудительно заговорил Марцелл, - ты заварил такую кашу, какой свет не видывал, но я знаю, как вытащить тебя из беды.
– Ученый молчал, а dux classis продолжал: - В гражданской жизни я инженер. В Риме у меня хорошо налаженное предприятие. Что-то вроде проектной конторы. Мы строим дома, мосты, цирки и тому подобное. Ничего военного. Там работает человек сорок, в большинстве - греки. Умные головы. Сейчас, понимаешь, проформы ради, я возьму тебя в плен, по возвращении в Рим ты примешь участие - правда, в оковах, уж прости меня, - в моем триумфальном шествии по городу, а потом получишь прилично оплачиваемое место на моем предприятии.

– И буду делать статистические расчеты мостовых опор или конюшен для гладиаторов?

– Нет! Напротив! Или ты не понял? Будешь по-прежнему заниматься фундаментальными исследованиями! Под маркой моей конторы, но совершенно свободно!

– Я предпочел бы продолжить свои опыты здесь, в Сиракузах, - упрямо стоял на своем Архимед.

– Но здесь ты останешься никому не известным дилетантом, - злобно прошипел Марцелл.
– Через несколько лет о тебе никто и не вспомнит! В Риме же ты получишь известность, твои открытия облетят весь мир!

– И их повсюду будут использовать в военных целях?
– тихо спросил Архимед.

– Гм, - вновь задумался Марцелл.
– Когда ты создавал "Эфод", сколько уравнений пришлось тебе перерешать?

– Около тридцати тысяч.

– Вот видишь! У меня тебе не придется даже пальцем шевельнуть! Придешь с идеей - и мои люди произведут за тебя все механические действия.

– Как машины, - отрешенно проговорил Архимед.

– Вот именно!
– подтвердил Марцелл, довольный, что наконец-то они поняли друг друга.
– Согласен?

– Ни в коем случае! Чепуха все это!

– Почему?
– удивился Марцелл.

– Не знаю, - задумчиво сказал Архимед.
– Нигде на свете нет такого хорошего сыра и козьего молока, как в Сиракузах...

"Безумный!
– мелькнуло в голове консула.
– Безумен, как все гении".

Он резко повернулся и, подойдя к трибуну и ликторам, уселся на сиденье из слоновой кости.

– Хочешь еще что-нибудь добавить, Архимед?
– спросил он голосом, от которого ласточки, услышь они его, попадали бы мертвыми в перистиль.

– Да, - отвечал Архимед.
– Я хотел бы сделать заявление.

– Слушаем, - Марцелл кивнул трибуну.

– В отношении наших укреплений и тех машин... я несколько изменил свою точку зрения.

– В каком смысле?

– Считаю себя ответственным.

Трибун царапал дощечку. Марцелл склонился к арестованному:

– Послушай, Архимед, не сходи с ума. Не все еще потеряно. Выбирай слова. Мое предложение остается в силе.

– Нет-нет... В известной мере я все же в ответе за те машины. Я даже рад, что они сконструированы на основе моих открытий и без них не смогли бы появиться на свет.

– Рад? Ты понимаешь, что говоришь?

– Ведь иначе мы и впрямь не продержались бы целых два года!

Марцелл жестом остановил записывающего трибуна и, придвинувшись к коллеге, глядя на него в упор, спросил:

– Ты настаиваешь на сказанном? Подумай немного, Архимед! Несчастный, это будет непоправимый прецедент в истории! Ученый, который открыто объявляет, что смертоносные машины берут начало в его теоретической идее! Такого еще не бывало! Ты готов нести за это ответственность?!

– Тут есть одна деталь, - мягко ответил Архимед.
– Если бы наши, взяв эти машины, пошли завоевывать Рим, мне, наверное, пришлось бы возразить. Но такого не случилось. Вы явились в Сиракузы, а не мы в Рим. И я рад, что сопротивлялся вам целых два года.

– Да ведь это чистой воды мания величия!
– насмешливо воскликнул возмущенный Марцелл.

– Полагаю, этого достаточно, - заметил Публий Камилл Мурена, складывая таблички.
– Прикажешь увести?

Консул задумчиво покачал головой.

– Нет, - сказал он и повернулся к ученому: - Ты свободен.

Архимед удивленно посмотрел на него. Сглотнул слюну. Сдержанно поклонился.

– Позволь обратиться с просьбой, - вполголоса произнес он.
– Не знаю, оповестили ли тебя, но твои воины грабят Сиракузы. Вряд ли это стоит делать.

Марцелл вскочил. Голос его прерывался.

– Стоит, не стоит, - воскликнул он прерывистым голосом.
– Плевать я хотел на ваши Сиракузы! Не нужны они мне! Но я должен был их взять, чтобы потом занять Агридженто и Марсалу и отрезать второй и третий пунические экспедиционные корпусы. Ясно?

– Вполне, - ответил Архимед, и в его молодых глазах блеснуло нечто похожее на издевку.
– Хоть я всего-навсего теоретик и больше разбираюсь в проблемах подъемной силы и спиралей...

– Вон!
– прогремел Марк Клавдий Марцелл.

Ученый еще раз едва заметно поклонился, повернулся и пошел вдоль хилых слив и смоковниц.

Публий Камилл Мурена приблизился к консулу.

– Приказать, чтобы его схватили?

Консул покачал головой.

– Значит, он не будет казнен? Топором и принародно, как велит закон?

Марцелл снова покачал головой.

– Выгоднее, чтобы он остался в живых?

– Нет, - ответил консул.
– Разумеется, нет. Но нет выгоды и в том, чтобы Рим нес ответственность за публичную казнь великого ученого. С политической точки зрения это могло бы нам навредить.

– Понимаю, - кивнул трибун.
– Надо ликвидировать его незаметно.

– И этого мало, - сказал Марк Клавдий Марцелл.
– Нужно сделать так, чтобы мы потом могли официально выразить сожаление. Ясно?

– Ясно, - ответил трибун.

– И придумай что-нибудь правдоподобное, - приказал консул, ощутив вдруг усталость.

Трибун снова кивнул, один из стражей позвал центуриона Семпрония Гратидана Бурра. Мурена спросил его:

– У тебя в когорте найдется какой-нибудь глупый, недалекий парень?

Сотник не понял, пришлось повторить вопрос. Договорились, что этого парня пошлют в дом к Архимеду - пусть, мол, найдет предлог для перебранки и постарается смертельно ранить ученого.

– А в официальном сообщении напишете, - сказал консул, - что гениальный Архимед в этот момент чертил на песке круги и сказал подошедшему пьяному легионеру: " Noli tangere circulos meos" . Правда, Архимед сейчас не занимается кругами, но даже если мы напишем о вращающемся параболоиде, кто об этом вспомнит через тысячу лет? К тому же на песке вращающийся параболоид как следует и не начертишь.