ТРИ БРАТА

– Опять болтаешь? Давай корову, и дело с концом! – заорал второй немец, коренастый, с оплывшим от жира лицом, и ударил Танхума прикладом.

Скривившись от боли, Танхум завопил:

– Панове, что вы делаете!…

Он упал на землю и сунулся было целовать сапоги старшему, но тот оттолкнул его, скомандовал:

– Всыпьте ему как следует!

Солдаты сняли шомпола и подошли к Танхуму, но он вскочил и с ревом пустился бежать, а Рябчик, который все время заливался лаем, вдруг протяжно завыл. Тогда старший, молча наблюдавший за всем, выстрелил в собаку.

– Ой, горе мое, это же мой верный страж! Что плохого он сделал вам? – завопил, остановившись, Танхум.

Немец промахнулся, и пес пустился наутек.

Танхум, убедившись, что Рябчик жив и невредим, бросился к хлеву, чтобы не дать немцам увести корову.

Разъяренные оккупанты начали зверски избивать его. Из дома выбежала Нехама. Она плакала, умоляя немцев отпустить ее мужа.

Оттащив избитого Танхума в сторону, немцы вывели бурую корову-первотелку, привязали к подводе и уехали.

Вся в слезах Нехама побежала за водой, чтобы обмыть окровавленное лицо мужа.

Когда Танхум пришел в себя, немцы с нагруженными подводами были уже далеко.

Целую неделю после перенесенных побоев Танхум лежал пластом. Но еще пуще угнетала его мысль о понесенном уроне.

Но вот до него дошел слух, что верстах в двадцати от Садаева красные наголову разбили какие-то части отступающих немецких войск. И Танхум, больной, ослабевший после побоев, решил с помощью Нехамы добраться на подводе до этих мест: авось, убегая от красных, немцы бросили его корову и кто-нибудь ее подобрал; а то, может, красные отбили ее, и как знать, вдруг отдадут хозяину.

По пути Танхуму повстречались два всадника – один в коричневой крестьянской свитке и в картузе с блестящим козырьком, другой в свитке, юфтевых сапогах и солдатской фуражке цвета хаки.

Объехав подводу, всадники хотели помчаться дальше, но Танхум окликнул их, и они сбавили ход, попридержали коней.

– Не знаете ли вы случайно, – спросил Танхум, – не отбили ли у немцев коров, которых они забрали в окрестных селениях?

– А что? – поинтересовался всадник в свитке. – Они и у тебя корову забрали, да еще, видать, уплатили тебе как следует?

– Чтобы им всю жизнь так платили! – злобно отозвался Тапхум.

– Ну что ж, мы, кажется, им заплатили как надо, – сказал второй всадник и поскакал дальше. За ним умчался и тот, что разговаривал с Танхумом.

…Неподалеку от полустанка Танхум увидел разбитые и обгорелые товарные вагоны, много тюков прессованного сена, рассыпанный овес. Какой-то старик, наклонившись, подгребал рассыпанный овес в мешок.

– Красные задали перцу немцам, чтоб они сгорели, грабители проклятые! Лучше бы сено сгорело, чем им доставаться! – сказал старик, увидев Танхума.

– Вы правы. Конечно, сволочи, погибели на них нет!… А не слыхали ли вы, часом, – может, они в спешке и скот побросали?

– Не слыхал… Может быть, и побросали. А что?

– Да вот они корову у меня забрали, бурую, с белой отметиной на лбу…

– Ну, где же вы ее теперь искать будете?

– Буду искать. Может, бросили ее окаянные, а люди подобрали.

– Если немцы бросили, красные забрали. А красные отдают скот беднякам…

– Да, да, они все отдают беднякам. И землю им опять дадут. Разбогатеют бедняки, – не без ехидства сказал Танхум, – и бедняков не будет.

– Одни богачи будут, – поддакнул Танхуму старик. Танхум помедлил еще немного возле разбитого состава.

«Отсюда недалеко колония Бахерс, – раздумывал он. – Завернуть разве туда? Кстати, можно навестить бубушку Брайну, если она жива, и захватить ее с собой. В случае чего, на нее землю можно получить». Нищего старика, которого он когда-то приютил, чтобы получить на него надел земли, а потом прогнал, теперь не сыщешь. «Ну, да и наплевать, нищих хватает, долго ли найти другого?» – решил Танхум.

О своем намерении снова взять бабушку Брайну и какого-нибудь бедняка он пока не решился сказать Нехаме: еще поднимет шум – не стану, мол, ухаживать за двумя беспомощными стариками, мало ли я намаялась с ними в свое время?

Ехать в колонию Бахерс он пока передумал.

2

Рано утром Танхум начал готовиться к отъезду. Пока Нехама доила коров и готовила завтрак, он метался из конюшни на чердак, с чердака в клуню, и, когда завтрак у Нехамы поспел, все было готово и у Тапхума: мешанка для коней замешена, мякина и дерть в дорогу приготовлены, ведро позвякивало под бричкой. Танхум наспех поел и стал торопить жену, – пора в путь-дорогу, время не терпит.

– Сейчас, сейчас, Танхум, подожди минутку, я уже выхожу, – суетилась Нехама, оглядывая все, – не забыла ли она сделать что-нибудь такое, без чего нельзя уезжать.

Вспомнила вдруг, что не заперла кур, которые сегодня должны снестись; не поставила обед в погреб, чтобы не прокис.

И все же расторопная женщина вовремя успела со всем управиться. Когда муж выносил из конюшни сбрую и запрягал молодых кобыл, которые были его гордостью, Нехама стояла уже на крыльце, в белом в горошек платье, с турецкой шалью на плечах.

Нехама села в бричку, Танхум отпустил вожжи, и резвые лошадки весело понеслись по гладко укатанной дороге.

С тех пор как Танхум купил новую бричку и упряжь, он каждый раз, выезжая со двора, не мог налюбоваться радующими глаз пестрыми разводами на светло-зеленой бричке, наслушаться мерного топота быстрых лошадей. Вот и сейчас сердце его было переполнено счастьем: всем своим существом он радовался их быстрой рыси, Да какая там рысь – это был орлиный полет: кони парили над землей, едва касаясь ее копытами.

Танхум хорошо знал, с какой завистью смотрят сельчане на его лошадей, и ему захотелось еще быстрей разогнать их – пусть лопнут от зависти! Да и то верно – у кого еще есть такие лошади, такая бричка, как у него, Танхума!

«Небось гадают, куда это я еду в такую рань, – размышлял Танхум, – на ярмарку или к кому-нибудь в гости, а то и на свадьбу. И уж наверняка никто не догадается, что гонит меня не радость, а беда».

– Эй вы, рыжие! – замахнулся он на лошадей и оглянулся по сторонам – видит ли кто, как он едет? Завидев ребятишек, с криком выбежавших из соседних ворот и вприпрыжку погнавшихся за бричкой, Танхум обрушился на них с бранью и проклятиями: – Погибели на вас, нет, байстрюки! И куда только черт нас носит?!