Три Царя

Спорить не имело цели и смысла. Пилорат понимал в ритуалах не больше, чем кухарка в военном деле. Последнее время к вечеру тянущая боль ниже живота беспокоила его с тревожным нарастанием. Меридинец заметно поморщился.

— Мажешь?

— Мажу. Я в порядке.

— Сходи, накипяти воды и принеси мне для заварки.

— Поболит и пройдет, — отмахнулся Пилорат. — Сначала выполним обещание Маруське, а там и займусь собой.

Семирод ответил спокойным голосом:

— Ты её защитник и должен всегда быть готов сражаться, а с такой болью…

— Этого больше не повториться, старейший, — голос Пилората зазвучал с ноткой агрессии и угрозы. — Я не совершу больше такую ошибку.

— Как скажешь, — он не стал настаивать. — Я закончил, можно возвращаться. Она с Закхрой?

— Маруська? Да, сидят на лавочке у входа.

Семирод протянул маленький мешочек и велел:

— Поставь воду кипятиться и позови девочку. Одну. А сам ступай.

Выбора у Пилората особого не было, да и разумом он понимал, что Семирод не причинит вреда Маруське. С другой стороны, ему стало крайне любопытно, о чём собирался разговаривать старик с девочкой. Пилорат снял жаркое с углей и поставил маленький походный заварник. Через некоторое время на пороге появилась Маруська, а меридинец, что-то шепнув ей на ухо, закрыл дверь за собой.

— Подойди, дитя.

Она подошла.

— Присядь рядом со мной.

Она села.

Семирод протянул ей кружку слегка остывшего чая, она взяла, но пить не стала. Маруська держала её в руках и смотрела в густую седую бороду человека. По какой-то причине она всё еще опасалась пересекаться взглядом со стариком, особенно когда рядом не было ни Пилората, ни полюбившейся ей Закхры.

— Если боги позволят, завтра мы доберемся до места. Ты понимаешь, что это значит?

Она кивнула.

— Я всё сделаю сам, но кое-что придется сделать и тебе. Я вижу, ты девочка крепкая, но ушедших стоит проводить слезой. Омыть свой лик от груза, что на себе несешь. Не сдерживай горе внутри себя, оно лишь терзает твоё сердце и не позволяет твоим родным перейти Смородинку. Тебя учили «Славному слову»?

Она покачала головой в стороны.

— Когда мы придем, ты… — вдруг Семирод замолчал. Маруська посмотрела в глаза старику, но лишь на мгновение. Этого мгновение хватило, чтобы разглядеть в них, то, чего он не ожидал. — Ты уже чувствуешь? Ты всё это время чувствовала?

Она не ответила, потупив глаза в чашку. Ответа и не требовалось.

«Боги», — задохнулся в собственных словах Семирод. Неужели она всё это время не просто ощущала боль и груз потери на своих плечах, так и чувствовала духовную связь? Маруське было всего десять, четыре лета до начала базового обучения духу, да и кто бы стал браться за сельскую девочку, коей на роду написано стать домашней стряпухой.

— Сильно?

Маруська взяла его за руку и сжала как могла.

— И ты всё еще хочешь пойти? Там будет больнее.

Она кивнула и отпустила.

Семирод может и скрывал, но сам опасался столкнуться с болью, ненавистью и тьмой, что поселилась в тех землях. Каждая душа, что наслаждалась жизнью, бьется в агонии мучений, надеясь, что кто-нибудь сможет отпустить их к богам. Он знал, что ему придется разделить их страдания на момент ритуала, но и понятия не имел, что Маруська несет в себе эту боль уже долгое время.

— Ступай, дитя. Позови всех остальных, покушайте. С рассвета и до конца ритуала пища запрещена.

Девочка поклонилась и выбежала. Через мгновение на пороге появилась Закхра, что потирала замершие руки, и Пилорат. Меридинец заметил, что Семирод надевает накидку и берет свой походный посох.

— Ты куда на ночь?

— Искать ответов у богов, — коротко ответил тот, а затем обернувшись на Маруську, положил руку на плечо Пилората. — Иди к ней, она в тебе нуждается. Сделай так, чтобы спала котенком, и сами боги не тревожили её сон.

***

Среди смрада и гниющего заживо металла, все еще теплился огонек жизни, что панически рвался из угла в угол, пытаясь избежать тёмного касания смерти. Воздух постепенно обретал сладковатый металлический привкус, от тел и кусков плоти, разбросанных по округе. Без хозяев, что рвались покинуть своё жилище, некому было заняться уборкой, а количество трупов всё увеличивалось.

Мира привела Балдура и Коклотка к месту, где они с Дэйной наметились встретиться. Женщина до сих пор благодарила богов, за то, как они помогли ей быстро отыскать дорогого ей человека. Были ли они настолько благосклонны к Дэйне? Оставалось лишь гадать.

Они находились посреди очередного полузаброшенного помещения, которых, казалось, в этом месте были сотни. Эвакуация шла уверенным темпом, так как всё меньше и меньше им встречались местные работники или жители, что при виде нежданных гостей бросались под столы.

Мира заметила небольшую комнатушку, из которой прекрасно просматривалось всё окружение. Стоять у всех на виду, ожидая прибытия Дэйны с пропавшими, не имело смысла. Они зашли внутрь, оставив за собой небольшую щелку, только после этого позволили себе на мгновение выдохнуть. Балдур устроился на полу спиной к стене и глазами к выходу. Мира стряхнула листы бумаги и кусочки пищи, только затем села на мягкий стул. Один лишь Коклоток стоял как истукан, периодически вытирая вытекающую жидкость из глазницы.

— Иди сюда, дай взгляну, — приказала ему Мира.

— Да, госпожа, прошу, не беспокойтесь за раба.

— Слишком много говоришь, и не по делу, — рыкнул Балдур.

Мира надавила на зарождавшуюся гематому и содержимое вытекло. Коклоток даже не пискнул.

— Балдур, поищи тряпку чистую, чем перевязать.

Стервятника не особо волновало благополучие карлика, была бы его воля, даже имени не вспомнил. Он достал из обычного домашнего шкафа мужскую рубаху и швырнул Мире, обратно устраиваясь на дозорном месте. Меридинка аккуратно обеззаразила зону и, выскребав остатки глаза прочь, перевязала. Коклоток засиял в счастливой улыбке и попытался расцеловать руки великодушной госпожи, за что получил звонкую пощёчину.