Три часа на выяснение истины

— Тебе разве плохо? За один аборт берешь полсотни рублей.

— А ты за свою коронку все равно больше. Разве можно сравнивать?

— Извини, Оленька, я головой рискую. Это ж золото. И я за работу беру. А у тебя все просто: скальпелем чик — и никаких станков и приспособлений. Чтобы коронку сделать, мне попотеть надо.

— Надоело мне все это.

— А мне, сестренка, совсем не надоело. Деньги не пахнут. Это еще какой-то римский император сказал, когда ввел платные туалеты.

— Иди ты? Ну, молодец был мужик. Да, выручила тебя эта женщина. А то бы ты совсем закис.

— Она, между прочим, вчера еще золото принесла. Так что твоя главная задача — мне клиентов поставлять. Лучше приезжих, так безопаснее. Чтобы сразу мотали отсюда и никаких следов.

— Не волнуйся, когда я тебя подводила? Будут клиенты. Кстати, почем эти слитки покупал?

— Так же, по двадцать. У нее, кажется, еще есть.

— Откуда столько?

— Черт ее знает, — он пожал плечами. — Говорит, что из Магадана от мужа остались.

— А по-моему, — усмехнулась Ольга, — врет. Ворует она его в объединении.

— Ну а мне-то что? Мне безразлично. Я ведь не ворую.

— Слушай, Женя, а вдруг оно ядовитое? Ты же загремишь, если людей потравишь?

— Не волнуйся. Здесь порядок. Если бы я не стал врачом, я бы химиком был. Я его полностью от всяких примесей очищаю. Проба, кстати, уникальная, у меня еще такой не было. Но вот почему-то хрупкое оно, приходится медь для прочности добавлять.

— А не засекут клиенты?

— Так я ведь совсем немного, процентов десять для прочности.

— Да, Женя, остался ты без Эдгара совсем один.

— Такие, как он, — Евгений Александрович помешал палочкой в чашке, — долго не живут, к сожалению. Слишком он риск любил.

— А ты? Разве ты не рискуешь?

— Рисковать, Оля, надо обдуманно, наверняка. Надо знать, во имя чего рискуешь. Я считаю себя коммерсантом. Я не ворую рыжье, я его п-покупаю. Правда, вдвое дешевле, чем оно стоит, но где эта вдова его еще м-может продать? Я почти не спекулирую, заметь, я с м-металлом работаю, свой личный и немалый труд вкладываю в свободное от службы время. А любой т-труд, даже по Конституции, должен оплачиваться.

— Ты еще Уголовный кодекс вспомни.

— И вспомню, — Евгений Александрович уперся руками в бока. — Т-тунеядство у нас наказуемо, так-то! А я делаю свой бизнес. С моими знаниями и моим даром, Оля, мне в какой-нибудь Англии или Франции ц-цены бы не было!

— Даже без золота?

— Пардон, м-мадам! Без золота или долларов никак нельзя. На пустом месте н-ничего не растет — всякий знает. Ты помнишь Вернера Штольца?

— Того фээргэшника, который к тебе с сыном Клаусом приходил, а ты мальчику операцию делал? Ну и что?

— Какую там операцию? Т-так, пустяки, удалил дырявый молочный зуб. Ты д-думаешь, он меня за красивые глаза к себе приглашал? Правда, всего на н-неделю. Но вот где, Оля, деловые люди ценятся! Не то, что у нас. Кстати, Вернер письмо п-прислал. Приезжает как турист. Предлагает в Москве встретиться. Обязательно поеду, увижу его. Подарок приготовлю. Д-долг вежливости.

— Фу, Женя, но ты же к западным немцам не поедешь жить, правда? Особенно с таким прицепом, как твоя Н-настенька?

— Не передразнивай меня, Оля, это н-некрасиво. Мне еще рано куда-то собираться. За границей король тот, у кого доллары. А у меня их пока маловато. Если уж ехать, то с приличным багажом.

— Чтобы багаж появился, Женечка, тебе надо в первую очередь убрать в другую поликлинику Настю. Она же каждый твой шаг контролирует. Ты у нее под башмаком.

— А вот и нет. Про мои монеты и патрончики она вообще ничего н-не знает. Она г-глупа, ленива и нелюбопытна. То, что надо!

— Тогда чего проще? Разведись с ней к черту. Возьми вон жену Эдгара. И умная, и одна.

— Не-ет, — Евгений Александрович стал прокатывать золотую пластинку, — она не п-пойдет.

— Почему? Ты же симпатичный, чудак-человек!

— С-слишком правильная. Она ведь даже член партии. А я — вор и поповский сын. Я же п-после загса ее в церковь приглашу. И вообще, она чистая, как родник. Она ничего не знала про наши с Эдгаром дела. Впрочем, и д-дел-то особых не было, так, по мелочи.

— А кстати, он тебе много остался должен?

— Пустяки, — усмехнулся Евгений Александрович, вспомнив, как повезло ему с плохой погодой в тот день, когда погиб Эдгар, — рублей четыреста.

— Эх, Женя, бескорыстный ты мужик, даже долг с Людмилы не потребовал. Знаешь, что я подумала? Тебе ребенок нужен. Не улыбайся! С ним бы Алка нянчилась. Слышь, Алла, — Ольга приоткрыла дверь. — Стала бы ты нянчиться с сыном дяди Жени? С племянником своим?

— Еще чего! — ответила с дивана дочь. — Сами задаром с ним сюсюкайте, а мне и за деньги неинтересно.

— У-у, зараза! — нахмурилась Ольга. — И в кого она только растет такая? — И закрыла дверь.

— Она уже выросла, — усмехнулся Евгений Александрович, — и вся в тебя, больше не в кого.

— Нет, твоя Настя не захочет рожать. Скорее мой пенек Валентин это сделает, чем она, — Ольга вздохнула, сложила руки под большой грудью. — Да и Людочка Пашутина тоже в возрасте и с сыном. Лучше, братишка, я тебе молоденькую найду, чтобы и симпатичная была, и умная, и добрая, чтобы тебя любила.

— Найдешь после того, как она у тебя побывает?

— Тю-ю, можно подумать, что ты свою Настю невинности лишил! Ишь, какой разборчивый! Да у твоей Насти до тебя мужиков было-перебывало!

— Ты, к-кончай! — побледнел Евгений Александрович. — Н-настенька у меня самая красивая. И я все-таки ее л-люблю. А что сильно капризная, это со временем п-пройдет.

— Ну и люби на здоровье. Только по-хорошему надо, чтобы не ты любил, а за тобой на цыпочках бегали. Глупый ты, да, глупый, хоть и талантливый человек.

В коридоре хлопнула дверь, пришел от родителей муж Ольги — Валентин. Заглянул на кухню, с трудом повел хмельными глазами:

— Мастеру Самоделкину боевой привет!

— Иди, иди отсюда, морда пьяная, — Ольга вскочила и, подталкивая мужа, довела его до дивана. — Вот здесь сиди и смотри свой телевизор, футбол идет как раз. И мычи здесь.

— Погрязли, сволочи, в богатстве, в разврате. И я вместе с вами погряз, — муж обхватил руками всклокоченную голову. — Но я плюю на ваши ковры с хрусталями и ваши драгоценности. Я пропиваю ваш образ жизнедеятельности. — Он раскрыл глаза и увидел в руках дочери журнал. — Алка, ты опять эту парнуграфию смотришь? — и потянулся к журналу. — Ну-ка, отдай!