Три цвета надежды

– Что поделать? Я после буду пристрелен твоими людьми. Падём, так все. – Джиён внимательно посмотрел в лицо тянувшего его в сторону. Решившись, он изволил согласиться, и они двинулись подальше от остальных для частного диалога. Из ресторанного зала путь вёл на ресепшен, где бронировали столики, но, не доходя до него, из коридора можно было свернуть в зоны отдыха, куда и направились главари банд.

Сновавшей поблизости официантке было велено убраться подальше, после чего мужчины сели на мягкие диваны, чья обивка слабо источала впитавшиеся за долгое время запахи кальянного дыма.

– Итак, что же такого тайного ты хотел мне сказать? – Сплетя пальцы перед собой, Джиён подался корпусом вперед. Взор рептилии сузился, перестав бегать. – Учти, что всё сказанное здесь никакого значения для переговоров иметь не будет. Только то, что мы сообщим при триаде.

– Это мне и нужно. – Гук тоже наклонился к собеседнику. – Я хотел сказать, что тебе осталось только упасть на пол и заколотить ножками, как маленькому мальчику, крича и плача «он сломал мои игрушки» или «хочу таких же солдатиков, как у него». Джиён, мы два взрослых урода, давай вести себя по-взрослому? – Лицо Дракона замерло, не меняя выражения. – Оставим всю эту льстивую и гнусную ботву для показухи за дверями. Ты хитрожопый, я хитрожопый. Мы можем ебать друг другу каждую извилину, пока не состаримся. Вопрос – зачем? У тебя времени свободного - ковшом черпай? У меня нет, и если я захочу, чтоб мне проедали плешь, я найду для этого более милую персону, с которой можно совмещать траханье мозга с траханьем всего остального. А тебе нравится канифолиться со мной? Тем более, мы оба с тобой всегда будем понимать, что второй врёт и оставляет за собой право последнего хода. Поэтому я предлагаю начать говорить прямо и без обиняков сейчас же. – Джиён плавно выпрямил спину, откинувшись назад и раскинув руки влево и вправо, положенными на спинку дивана.

– Бан Ёнгук, от тебя всегда было много шума и слов… к чему ты всё это? Пытаешься меня устыдить?

– Я не настолько простодушен, чтобы верить в наличие у тебя чувства стыда. Закурим? – Они опять вытащили по сигарете и прикурили, на этот раз от зажигалки Дракона под черный мрамор, с красным мифическим ящером на боку. – Я искренне считаю созданную тобой ситуацию глупой. У тебя около тысячи человек – у меня пятьдесят. Требовать у меня каких-то долгов, всё равно что чемпиону мира по борьбе предъявлять претензии дворовому сопляку за то, что тот его нечаянно задел. Я не надеюсь пробудить в тебе совесть или достучаться своей, не самой красивой, но попадающей в цель аллегорией, однако то, что ты развел при триаде – смешно.

– Не принижай своих людей, Ёнгук, - хмыкнул Джиён. – Ваша банда – не дворовый сопляк. Все знают, что каждый золотой способен нейтрализовать в десять раз превосходящие его силы. Сколько вас было в Нью-Йорке? А скольких вы там угробили? Не ссы мне в уши, Гук. И то, что вас всего пятьдесят – под большим вопросом. Кто вас знает? Кто вас сможет посчитать?

– Так, зачем тебе один из моих людей?

– Я же сказал – у меня есть одно дело. В нем очень пригодятся способности одного из тех троих, любого.

– Всего одно дело? То есть ты хочешь взять его в аренду на один раз и вернуть?

– Нет, это он пригодится мне для начала в этом деле, а дальше – посмотрим. – Ёнгук не стал докуривать. Вкус пепла заскрипел на зубах, словно прах убиенных. Потушив окурок в пепельнице, он отодвинул её к Джиёну. Кто же ему нужен сильнее остальных? Сильнейший из живущих воин? Человек, создающий такие изобретения, что перед ними безоружны современные технологии? Или гипнотизер, который обладает властью над разумом людей? Странно, что он не упомянул Химчана. Неужели взломы компьютеров вышли из моды?

– Давай лично я тебе помогу, - хохотнул Ёнгук. – Я умею пригождаться, что ж я, хуже других?

– Ну что ты… я не могу и мечтать, что такая личность станет выполнять мои задания.

– Я не гордый, я и прибраться могу, и ботинки почистить…

– Так ты намерен отказать мне? Ты хочешь войны? – прекратил его кривляния Джиён.

– Я? Это ты мне её навязываешь, а я, что уж делать, если вынуждают, могу её принять.

– Я ждал от тебя большей заботы о своих людях… тебе не жалко положить всех из чувства противоречия?

– Положить их всех? – Улыбка исчезла с губ, превратившись в лютый оскал, каких на Ёнгуке давно никто не видел. Его глаза затянуло инеем полного равнодушия. – Валяй, Джиён, начинай войну. С кем будешь драться? С собственной тенью? Ты из нас всех знаешь человек десять, не больше. Мои парни храбрецы, среди них есть не разбирающиеся в волчьих законах, но, благо, ими пока командую я. А я подожму хвост и провалюсь сквозь землю. Вместе с ними. Найти десяток ребят на планете Земля тебе, быть может, кажется легким. Кажется, пока ты не попробовал их найти. Ты думаешь, что я буду воевать, лишь бы не выглядеть трусом? Видимо, это ты где-то подхватил наивность, раз считаешь, что меня устыдить возможно. Я лучше буду трусом, чем дураком. Живым трусом, а не мертвым дураком. И разве зазорно им быть перед человеком, который никогда в жизни не сразится со мной один на один в поединке чести? – Ёнгук замолчал. Они посмотрели с Джиёном в глаза друг другу, продолжительно, переливаясь то ненавистью, то уважением, то яростью, то терпением. Дракон натянул на рот косую ухмылку, бросив бычок в пепельницу.

– Я же не самоубийца, чтобы схватываться с человеком, который, я знаю, в боевых искусствах превосходит меня на две-три головы.

– А я не самоубийца, чтобы схватываться с человеком, чья гвардия превосходит мою в двадцать-тридцать раз. – Они улыбнулись друг другу.

– Значит, ты утверждаешь, что войну мне вести будет не с кем?

– Это факт.

– Если вести поиск вслепую, то будет трудно, но когда имеешь датчики… - Джиён коварно щерился. – Бегущие с корабля крысы укажут дорогу, как нить Ариадны.

– В золотых нет крыс, Джи, не пытайся ввести меня в заблуждение, - скрывая напряжение и закрадывающееся сомнение, махнул рукой Ёнгук. – Ты хочешь, чтобы я начал проводить чистки и трясти своих людей? Чтобы у нас начался разлад? Бесполезно. Я знаю все твои номера, Дракон, и заслуга тут уже не Наташи или каких-то Джессик… - юрист опять подался чуть вперед, понизив свой басистый голос: - Это твои люди покупаются и продаются. Кроме денег их ничего не волнует. Отсюда и все твои потаённые страхи, которые есть, как ни крути. Иначе зачем тебе пытаться нас ослабить? А золотыми, к счастью или огорчению, рождаются, а не становятся, поэтому пробудить в них алчность невозможно. Разве реально заставить золото стать медяком?

– Прежде верили в существование философского камня, способного обращать один металл в другой…

– Но для этого нужен хороший алхимик, да? – Ёнгук бросил одноименную карту буквально из рукава. Джиён нахмурил брови. Он не успел заметить, когда эти ловкие руки прибрали карту к себе.

– Есть и другие способы выманивать ваше доблестное рыцарство, если ты не веришь в двуличных товарищей.

– Наши близкие? – Ёнгук пожал плечами. – Большая половина из нас сироты, у которых никого нет. А те, у кого кто-то есть… тронь мою семью, Джи, попробуй, - мужчина продолжал улыбаться, как ни в чем не бывало. – Я не из тех, кто ломается. Я могу остаться совершенно один, но я порву на маленькие кусочки всю твою многосотенную свору, потом расщеплю тебя на сочащиеся кровью и болью атомы. Мы с тобой в этом похожи. До конца будем делать то, что считаем правильным, что бы ни случилось. К слову, в твою браваду, что тебе наплевать на Дами, я не поверил ни разу. Теперь и я знаю, кто твои родители, а они, так сложилось, на нашей территории. И прежде, чем ты успеешь предпринять что-то серьёзное, я успею нанести удар. Тебе этого хочется?

– Как ловко ты чешешь языком… я ни слова не сказал о том, что собираюсь кому-то причинять зло.

– В отличие от тебя, меня не затрудняет озвучивать свои мысли.

– Ладно уж прикидываться простачком, Бан. Чего ты сам добиваешься? Вы устроили осенью такое побоище в Нью-Йорке, что о нем даже здесь говорили. И ты притворяешься миролюбивым?

– Они первыми начали… - состроив обиженную мордочку, сообщил адвокат.

– Я и этому должен поверить? Ты столько лет сотрудничал с Тэяном, что я о тебе тоже кое-что знаю. Ты та ещё сволочь, Ёнгук. Ты убиваешь, продаёшься, работаешь на того, кого выберет твоё чувство выгоды… в какой из всех моментов своей биографии ты стал золотым? Когда участвовал в изнасилованиях? Или когда под лицемерной дружбой сдавал криминальных авторитетов органам? Или когда сдавал неугодных чиновников и полицейских бандитам? Или когда пытал и убивал, чтобы добыть нужные сведения? Среди этого всего ты нашёл себя, как пацифиста?