Три дня в Дагезане
Шрифт:
Мазин дотронулся до грубо сложенной летней печки.
– Ночью мороз был, а у вас тут тепло.
– Папка топил. Что-то делал в сарае.
– Да... вот еще. Возьми, отдай отцу.
Игорь Николаевич держал в руке гильзу.
– Это... та, да?
– Она. Передай в знак доверия. И возвращайся побыстрее!
Он проводил взглядом мальчика, побежавшего через поляну к речке, и направился в поселок.
– Игорь Николаевич!
Галя шла навстречу, ступая по непросохшей траве мокрыми синими кедами.
– Галочка, вы сегодня хорошо выглядите.
– Благодарю, товарищ подполковник!
–
Галя вынула увядший цветок из карманчика стеганой куртки.
– Пожалуйста.
– Что это?
– Эдельвейс.
– Такой невзрачный?
– Я вам тоже невзрачной покажусь, когда присмотритесь. Поэтому попросите вашего друга, майора, отпустить меня домой. Мама заждалась. Я ж собиралась туда и обратно, а застряла.
– Возможно, вы ему понадобитесь.
– Зачем? Матвея ловить?
– Вы уже знаете?
– А то! Говорят, из-за золота он рехнулся. Двух человек убить, это ж нужно! Психопат несчастный!
– Вы верите в эту историю?
– Так сбежал же он. Был бы не виноват, зачем бежать?
– Мысль ваша, Галочка, только кажется логичной.
– Что, не так?
– Не знаю. Много странного.
– Странное знаете что? Вот видишь человека, и в голову тебе не приходит, что видишь его в последний раз. Михаил Михайлович сказал: "Иду за лампой!" И не вернулся... Ужасно это! А вчера возвращаемся мы с Олегом, вечереет, снежок чуть срывается, Демьяныч навстречу. "Здравствуйте, говорю, - дедушка! Куда собрались на ночь?" А он ласково так, уважительно: "Матвея иду проведать, подарочек есть для него". Сверток под мышкой держит. И пошел... Навсегда...
– Демьяныч направлялся к Филипенко? Что было в свертке?
Галя покачала головой:
– Я вам, Игорь Николаевич, про то, что в душе возникло, рассказываю, а вы сразу на служебный лад переворачиваете. Сухой вы человек. Потому и эдельвейс вам не понравился. Не знаю я, что в свертке было.
– Да, Галочка, потерял я, видно, в ваших глазах. Кажется, опять гроза собирается.
Он посмотрел на тучи, утрамбовавшиеся на этот раз не на пути в долину, а сбоку, в понижении между горами.
– Это не наша. Сюда не доберется. Над Красной выльется.
Они проходили мимо пруда. Вертолет стоял на лужайке, но в домике никого не было. На берегу на откосе маячила длинная фигура.
– Валерий осматривает место происшествия.
Художник заметил Мазина с Галиной, побежал через луг.
– Доктор, постойте! Вы искали меня вчера?
– Доброе утро, Валерий! Я не доктор.
– Если я вам нужен...
– Теперь делом занялась милиция.
– Плевал я на формалистику! Если я вам нужен...
– Может быть, я вам нужен, Валерий?
– Черт с вами! Вы мне нужны! Всегда поворачиваете по-своему.
– Успокойтесь. Я хитрю. Вы мне тоже очень нужны, однако я в двусмысленном положении. Вторжение в сферу чужих полномочий...
– Не будьте служакой!
– перебил художник.
– Знаю, что вы не доктор, но как-то не представляю вас в мундире.
– Спасибо за признание. Что ж... Поговорить стоит. Подождите меня здесь, а? Я провожу Галочку
и вернусь.– Ладно...
Когда Мазин возвратился, Валерий стоял почти там же, только прислонился плечом к сосне.
– Заждались?
– Нет. Знал, что наврете. Нужна вам эта колдунья! Какую-то мысль преследовали.
– Была и мысль. Спросил кое-что у Глеба. Перекинулся парой слов с майором. Но вашего пренебрежения к Гале разделить не могу. В хижину зайдем?
– Нет. Не хочу туда. Лучше на воздухе. Что вы хотели узнать?
– Боюсь, что теперь, после смерти Демьяныча, это не так значительно, чем то, что хочется рассказать вам.
– Мне не хочется. Я себя за шиворот тяну! Только не стройте глубокомысленную рожу, не надувайте щеки, не изображайте гениального сыщика, который все знает! Ни черта вы не знаете и не узнаете, если я вам не скажу. Но я скажу, потому что я идиот!
– Нельзя ли помягче, Валерий?
– Нельзя. Столько лет считать себя умником - и вдруг убедиться, что ты круглый дурак! Такие переходы мягко не даются.
– Что это вы ополчились на собственную порядочность? Зачем?
– Порядочность? Ха-ха-ха! Впрочем, так с дураками и обращаются. Примитивно! Голыми руками! Я разочарован, доктор. Нельзя меня так покупать! Я сам, понимаете, сам!
– Я сказал то, что думал, Валерий.
– Тем хуже. Хотя вы правы: дурак и порядочный - почти одно и то же. В моем случае особенно. Порядочный дурак! Незаурядный.
– Напрасно вы смешиваете эти понятия.
– А есть разница? Тонкие нюансы?
– Чтобы быть порядочным, требуется мужество.
– Как вы меня покупаете!
– повторил Валерий.
– Скажите еще, что любите меня, как родного, добра желаете!
– Зачем врать? Родных я люблю больше.
– И все же врете! Играете, как кошка с мышью, и ждете, ждете с вожделением, когда же сорвусь я, выболтаю. Признания добиваетесь.
– Признания мало, чтобы установить истину.
– Когда брешут. А если правда?
– В чем правда?
– В том, что не могу я, не могу вынести, чтобы вместо меня, за мою вину вы упрятали за решетку этого примитивнейшего дикаря, ничтожного живодера Филипенко!
– Он сбежал.
– Потому что идиот. Еще хуже меня. И с карабином наверняка. Пока вы его возьмете, половину перестреляет - и все ему! Вышка! Или как так у вас говорится?
Мазин не ответил.
– Молчите? Как удав, который ждет кролика? В одни ворота играете. Видите же, что у меня нервы сдали!
– Валерий, вы из тех людей, на которых после пьянки находят приступы покаяния и самобичевания. Я бы вам посоветовал опохмелиться. В хижине осталась бутылка.
– В хижину не пойду. И прекратите ложь! Ведь дрожите от нетерпения!
– От страха дрожу.
Художник широко раскрыл глаза.
– Боюсь, наплетете несуразного. Ну, лучше мне плетите, чем там, под протокол.
– Да прекратите ж вы под добряка работать! Глотайте кролика с потрохами, с ушками, с хвостиком пушистым Пусть правда торжествует на земле. Пасечника гнусного я убил, а не Филипенко.
– Попробуйте доказать!
– вздохнул Мазин.
– До-ка-зать?
– Валерий сжал кулаки.
– Не жирно ли будет, товарищ подполковник?