Три года счастья

Нет желания лгать.

У нее есть желание только быть рядом с ним, и любит его. Она желает большего. Большего рядом с ним, испытать, ощутить все то, что люди называют любовью. Больше не желает тонуть в этом омуте лжи и предательства, каждый раз погружусь все глубже и глубже.

А разве плохо желать большего? Желать взаимной любви, которая является одновременно и настоящей?

Она верит в то, что Элайджа – ее спасение, именно он протянул ей руку и вытащил ее из этого омута. Именно он помогает ей, когда никто другой не может помочь, именно он заставляет ее верить, желать чего-то большего и сражаться за это.

Сражаться за любовь.

Заставил желать большего.

Желает узнать, каково это любить, когда внутри все переворачивается и ты видишь мин по-новому, все кажется таким прекрасным, сказочным , словно вокруг распускаются цветы, и ты желаешь напевать мотив кокой-нибудь знакомой песни. Так ведь происходит, когда влюбляется человек. Человек влюбляется, поддается сантиментам, которые не свойственны таким, как Кетрин Пирс – вампирам, монстрам.

Кетрин Пирс – стерва, которая думает только о себе и своей личной выгоде. Может ли такая любить? Способна ли она любить?

Может.

Она может любить и любит. Любит того, кто готов даже убить и предать ради нее.

Элайджа Майклсон готов на все, ведь только это женщина смогла пробудить ее, разжечь утихшей огонь страсти.

Любит даже, если проиграет.

Любит даже, если оставит.

Она смотрит на его с любовью, когда покидает квартиру, оставляя только записку и тишину.

Тишину в коридоре, после того, как стихнут ее шаги.

Она оставила его. Вновь. Оставила после себя тишину, но она все еще его.

Его.

Дышит им.

Вросла в его тело.

Открыв глаза, Элайджа видит только следы на пыльном полу.

Тяжело дышит сидя на постели и сжимая в руках записку, которую она оставила на том самом месте, где должна была лежать, должна была улыбаться, нависнуть ее, чтобы он мог коснуться ее губ и сказать всем, что она его. Только его Катерина.

Не его.

Элайджа Майклсон просыпается в холодной постели, сжимает в руках записку и смотрит на следы. Следы рассказывают его о том, что покидала она его на носочках, ступала тихо, медленно, собирала с пола ее и его одежду, ведь сейчас его брючный костюм и рубашка аккуратно сложены и лежат на прикроватной тумбочке,боялась разбудить его и потревожить его.

Ушла, оставив после себя только следы.

« Я ушла. Нужно решить один важный вопрос. Жди меня и помни, что я все еще твоя.»

Как он может верить ей после этого?

Его ли она?

Не его.

Ее не изменить, ведь она пропащая, лгущая, не проигрывавшая стерва – Кетрин Пирс.

Как он мог поверить ей, поверить в любовь и позволить играть с собой, играть на его чувствах? Так стоит ли продолжать? Так стоит ли продолжать и верить в любовь, спасение ее души? Стоит ли спасать ту, которая не желает быть спасенной? Стоит ли верить в любовь? Стоит ли сражаться за любовь? Стоит ли сражаться за нее?

Проще оставить, чем сражаться.

Зависим.

Элайджа Майклсон не может оставить ее, даже если она попросит.

От себя ведь не убежишь. Вот и они не могут убежать от этой любви.

Зависим.

Она врослась в его. Врослась в его тело : ладони, губы, лицо.

Все равно проиграет. Проиграет в этой схватке с любовью? Но, если он любит, то стоит попытаться.

Попытаться спасти и объявить войну.

Не верит, хуже зверя, который жаждет крови.

Жаждет крови, когда разбивает деревянный табурет и сжимает в своих руках деревянную ножку – подобие кола.

Жаждет крови, и темно-алая кровь обязательно прольется.

Больше не верит.

Больше не верит предательнице.

Больше не его.

***

— Здравствуй, София Воронова…

Шепчет, на русском, когда проходит в одну из кофеен и садясь напротив, девушки облаченный в черное, кружевное платье, русые волосы аккуратно собраны, впрочем ,в выборе стиля они схожи. Схожи и их истории схожи. Схожи, что они потеряли все, по вине одного и того же человека. Они потеряли все по вине Никлауса Майклсона, но как бы обе не жаждали мести, они все еще дышат. Дышат и борются, словно каждый глоток воздуха может стать последним.

Схожи.

Сдержаны.

Никогда не покажут то, что чувствуют.

Не покажут то, что любят.

Не позволять себе чувствовать - то, что помогает им выживать.

София смотрит на нее: не отрывая глаз, жадно и вместе с тем обреченно. Знает, что какой бы смелой не была Кетрин Пирс, сколько бы она не бежала, они все равно обречены.

Такие женщины, как Кетрин Пирс дерзкие и смелые, умеющие играть только по своим правилам никогда не оказываются в объятиях мужчин просто так, знают где и когда появиться.

Знают с кем заключать сделки и никому не доверяют. Такие просто делают нужное выражение лица, могут предать, выбрать более выгодную сторону.

У таких, всегда есть выбор.

Такие сделали себя сами.

Кетрин, как и София - слишком умна и слишком исполнена чувством собственного достоинства, чтобы вытворять всякие глупости.

Все ее поступки — тщательно спланированно и до мелочей продуманный план.

Возможно, они схожи и благодаря корням и происхождению?

Кетрин – болгарка.

София - русская.

Они росли в одно время, должны были видеть мир одними и теми же глазами, придерживаться одних и тех же правил и потеряли все по вине одно и того же человека.

— Катерина, - кашляет, после чего продолжает говорить на русском. — Не устала скрываться в тени? Сейчас у тебя выбор… Я пойду до конца, чтобы увидеть смерть Никлауса Майклсона. Он отнял у меня семью, а сейчас настало мое время отнять у него все. Слишком долго я ждала…

— Не забывай, благодаря кому ты все еще дышишь и поднимаешься с постели, каждое утро, кто спас тебя, - каждый ее поворот головы, каждая улыбка, каждое слово — это способ унизить Софию, которая посмела счесть себя достойной встать на одну ступень с ней.

Кетрин Пирс никогда не принимал всерьез никого, и никогда бы не обратила внимания на Софию Воронову, потому что она была всего лишь симпатичной куклой, но как оказалось между ними много общего и Кетрин, как бы смешно это не звучало, Пирс нужна была подруга.

— Два бокала красного сладкого вина, - София старается не обращать внимание, на то, что Пирс пыталась ее унизить, когда обращается к официантке.

Вечно задумчивая и нелюдимая, София одевался в черное иногда разбавляла свою привычную гамму яркими цветами.