Три холма, охраняющие край света

–  Тебе, Клавочка, самой в органах бы служить, - ожила Леди.
– Корсаков просто увидел, что у парня липовые корки. А картинка - точно, с фишкой. И в чём фишка, непонятно.

–  И где картинка, непонятно, - в тон сказала хозяйка.

–  Как-то мне за Русланчика тревожно… - вздохнула Леди и угадала.

–  Я сперва тоже перепугалась, - призналась Клавдия.
– Но у него же копия, а красавчику копия не нужна, у него своя была. Там всё дело в оригинале… В Барселоне что-то произошло, хоть я и не верю всей этой интернетовской дури… А-глобо музеи не потрошат! А вы, наверное, в розыске. Вот в чём дело-то… А он: картинка, картинка… Нэ журысь, нэ турбуйся: из Башен выдачи нет!

–  Ты уж молчи на работе-то, - сказала Лидочка.

– Мы с Дюком тоже обещали молчать Мендисабалю… Терри, не встревай, я лучше знаю! Это Россия, а не Скотланд, хренов, Ярд… И это детский рисунок, а не чертёж секретного агрегата! Совсем эти ребята ополоумели! Ты, Клав, вот что… Ты поезжай-ка к свекрови! Так спокойней будет. Ну их, красавчиков этих… Бабба Бейкер не пропадёт, он в трущобах вырос. А как приедешь, сбрось картинку мне на трубу. Потом сожги копию…

–  Расскажешь, чем всё кончилось?
– прищу рилась из-за очков хозяйка.

–  Живы останемся - расскажу, - подмигнула Леди.

ГЛАВА 12

–  В общем, куманёк, самолёт мне хвост покзал, - закончил сеньор Понсиано свою трагико мическую эпопею о допросах дурочки Ампаро, зловредной старухи Канделарии и всех остальных уроженцев городка Клаверо, закончившуюся бесчинствами в пробке на шоссе.

–  А говорил, у тебя везде свои люди, - мрачно сказал Паблито.
– Значит, моё имя, того… Не все двери? Кум, я тебя зачем из деревни вытащил? Мне нужно, это… Чтобы утечки… И что бы нашёл! Кто ворота!

–  Так я и нашёл!
– обрадовался сеньор Понсиано.
– Всю ночь плёнки смотрел…

По рубахе было видно, что Давила просматривал съёмки музейных видеокамер, поедая яичницу и запивая её сангрией

–  Вот он, гляди… Я сперва не сообразил, а потом… Вот он! Так его не видно, а когда застопоришь…

–  Ребёнок, что ли?
– спросил Мендисабаль.
– Негритёнок? И он что, днём приходил? Почему голых пускают?

Сеньор Понсиано терпеливо, как больному, объяснил:

–  Его же не видно просто так! Глаз не поспевает! И он не негритёнок, он белый, только чёрный. А голый, должно быть, от того, что на нём одежда не держится, такой шустрый… И ворота! Как соврали, так оно и было: дед Балагер! Только не на погрузчике, а на «Гелендвагене». На спор.

Паблито напряг все свои травмированные мячом мозги и обхватил голову, чтобы удержать их, мозги, в равновесии.

Как известно из многочисленных детективов, провинциальный легаш, не ловивший дома добычи крупнее конокрада, в большом городе способен распутать самое сложное преступление, посрамляя тем городских криминалистов со всей их техникой.

Сеньор Понсиано Давила таким и был. Слово «дедукция» он слышал, но смысла в нём не искал, дактилоскопию откровенно презирал, баллистику в грош не ставил, группу крови определял по цвету, на следы обуви не обращал внимания, так как ему трудно было согнуться, а ползать на карачках он не нанимался. И уж тем более не копался в документах - указательный палец его, подобный патрону крупнокалиберного пулемёта, безошибочно указывал на виновника кражи ли мула, растраты ли церковных денег, избиения ли туристов, совращения ли малолетней. Он с ходу называл имя преступника и более в дело не вмешивался. Так гениальный математик выводит сразу готовое решение, предоставляя тупым коллегам искать все промежуточные. Для пиренейского городка Клаверо этого было вполне достаточно.

Хватало до сих пор и для «Музео Мендисабаль» - в сущности, это же обычный склад, только почуднее и позабавней.

Паблито успокоил мозги, улыбнулся не по-хорошему и сказал:

–  Кум, так снято-то днём! Вон - люди ходят! Это… А вырезали ночью!

–  Верно, в затемнение камеры не работали. И ничто не работало. А что толку? Негритят всё равно в темноте не видно. Днём он присмотрел, как у них водится, а ночью и нагрянул. Через ворота.

– А дед Балагер, того… Нарочно? Ворота?

–  Нет, кум, - с тем же небесным терпением сказал Понсиано.
– Дед Балагер отдельно. Он - как раз в кабину залез, когда свет пропал. Но не идти же на попятный! Слово чести! А «Гелендваген›, это же такая сволочь… Это же мирный танк… А наш чёрненький того и ждал.

–  Голый!
– уточнил Паблито.

–  Ну, может, к ночи он и приоделся, - не уверенно хмыкнул Понсиано.
– Старая Канделария говорит, что это коко. Откуда, говорю, в городе возьмётся коко? В деревне - понятно, он там всегда имеется, но чтобы в городе… Но она же неграмотная! Какой же может быть коко, когда я его вижу? Кто бы его, видимого, боялся? А когда Ампаро мне пересказала разговор с русской артистой, я и помчался в Эль Прат.

Паблито представил мчащегося сеньора Давилу и завёл глаза: - Позвонил бы! Пусть бы, это… задержали!

–  Эх, куманёк! Кто бы с ней связывался! Они этих ловили… мятежников. Между прочим, денег у твоей сеньориты полно. Угадал. Может, по меньше твоего, но навалом. Это видно.
– Ты что, счета её проверял?

–  Ещё не хватало! Но ведь сразу видно, кто чего стоит. Голодранца узнаешь за километр, хотя бы и во фраке. Вспомни, как сам молодой форсил! Плюнь, кум! Таких картинок даже я тебе сто нарисую. Приклеим, и всех делов. Другое дело, что ты к ней неровно дышишь. Правильно Тереза твоя частных легашей нанимает, только я - их, кум, сразу вижу и по-простому окорачиваю… На этот счёт будь спокоен. Она сюда ещё вернётся, сеньорита твоя. Ну, произошла какая-то глупость непонятная, так ведь вреда от неё нет! И «Гелендваген» восстановят, ребята обещали. В общем, закрыли дело за отсутствием всего, чего бы то ни было. Полицию я успокоил, журналистам всё равно никто не верит… А чёрного вроде бы поймали, то есть нашли дохлого, а он потом к ночи ожил и убежал. Городские всё делают не как люди…

Сеньор Понсиано помнил, как вся родня уговаривала Паблито не затеваться со строительством музея. Не уговорила.

–  Вот это, кум!
– и сеньор Мендисабаль хлопнул по столу ладонью.
– Ты не сиди. Не вы думывай, за тебя я буду, это… А ты, того… Ты давай! Тут, это… Тут что-то не то! Так не озор ничают! Дорого! Почему у него ноги и, это… руки такие?

–  У кого?
– опешил Давила.

–  У того! У чёрненького!

–  А, у коко? Так это же коко. Его же нет, он только мерещится.

–  Видеокамере мерещится?

–  На плёнке брак! Он и легавым померещился! Вот они и плетут что попало - воскрес, мол…

–  Кум, ну ты ненормальный. Уже сто лет не ту, это… вместо плёнки сейчас, это… Ну, не пленка. Не обязан я знать, как оно называется! Я тебя для чего? А ты? Я бы мог этих… целую дивизию… с приборами… Только оно дело семейное. Крутись! Как этот город называется, откуда? Русский город? Ампаро перевела?

–  Мальютин, кум, а ты на что намекаешь? А девочку мне не выговорить!

–  Я не это! И ты не это! Не сиди! Давай в Мальютин! Ищи девочку! Скажи, это… Первое место за картинку! Сто тысяч евро!

Сеньор Понсиано тяжело вылез из кресла и осторожно опустился на колени:

–  Я так прямо и знал, чем это кончится! Куманёк, да не могу я летать с нынешними порядками! Это же тюрьма с крылышками! Стыдно от добрых людей! Мне же там трубку с бульоном на обед вставят! Пластид в заднице будут искать! А поездом нельзя?

–  Каким, того, поездом? Какая, это, задница? Возьмёшь мой «Фалькон» и с комфортом… Ты у кого работаешь? Ты… это… страж лучшего музея в мире! Только рубашку… Вообще, следи!