Три круга войны
Шрифт:
— Да. — Он вздернул головой, и вдруг узкие глазки его стали медленно разлипаться, лицо озарилось такой неподдельной радостной улыбкой, что Гурин невольно растрогался. — Гурин! — и он шагнул к нему, обнял, как брата родного. — Живой? А я вот все в запасном, — и он указал глазами на свою левую руку, которая, как и прежде, неловко держалась за ремень большим пальцем. — Куда тебя распределили? — Он выхватил из рук Гурина номерок, посмотрел и обрадованно похлопал его по плечу — Нормально! Я тебя возьму к себе во взвод. — Он вернул номерок и, радостный, быстро вскочив опять на
Минут через пять Максимов выбежал со списком в руках, крикнул:
— Команда сорок пятая, ко мне! — Сделав перекличку — всего набралось семнадцать человек, — лейтенант сошел с крыльца, встал руки по швам, скомандовал: —В колонну по два — становись! — и отошел в сторону. Солдаты выстроились. — Рравняйсь! Смирно! Шаго-ом марш! — и сам побежал вперед.
— Куда же вы нас ведете, товарищ лейтенант? — не выдержал Бубнов.
Лейтенант приотстал, пошел сбоку.
— Всё узнаете в свое время.
Возле канцелярии роты к ним вышел старший лейтенант — белобрысый, нос картошкой, глаза широко поставлены, в фуражке с матерчатым козырьком. Максимов кинулся было доложить по всей форме — одернул гимнастерку, вскинул руку к козырьку, но комроты остановил его жестом, стал внимательно смотреть на солдат. Одни в погонах, другие без погон, кто в ботинках и без обмоток или в обмотках, но небрежно завязанных, кто в сапогах, некоторые в пилотках, большинство в шапках.
Комроты остановил свой взгляд на Гурине, спросил у лейтенанта:
— А этот что, сержант?
— Нет.
— А почему с полевой сумкой? Ну хорошо. Веди в канцелярию, пусть оформляют.
— Придется тебе, брат, проститься с сумочкой, — шепнул Гурину Бубнов. — Зря ты ее не спрятал.
— Теперь уже поздно, — вздохнул Василий.
Когда в канцелярии всех их переписали и они снова оказались на улице, ожидая новых распоряжений, Бубнов принялся подтрунивать над Гуриным:
— Слушай, ух как пристально смотрел на твою сумку старшина! Так и думал, что ты выйдешь из канцелярии без нее.
— Да пусть… — сказал Гурин. — Хочешь, я тебе ее подарю?
— Ну зачем она мне? Что я, офицер?
— Все-таки чин — ефрейтор! Я вижу, эта сумка тебе глаза мозолит, — обиделся Гурин.
— О, завелся! С пол-оборота. Шуток не понимаешь?
Из канцелярии вышел связной, позвал:
— Который с планшеткой — зайди в канцелярию.
— Ну, что я говорил? А ты обижаешься.
В канцелярии старшина, плотный, широкоплечий, стриженный высокой стрижкой — «под бокс», спросил:
— Полевая сумка за вами числится?
— Нет.
— Она вам нужна?
Взвинченный насмешками ефрейтора, Гурин хмуро ответил:
— Да. — И для пущей важности добавил: — Для украшения я ее не носил бы.
Старшина взглянул на него, сказал писарю:
— Запиши. — И потом Гурину: — Хорошо. Идите.
Только он вышел на порог, Бубнов принялся за свое:
— Ты смотри: с полевой сумкой! Неужели не отобрал?
— Отстань.
Прямо от канцелярии лейтенант повел их в баню. Тут было холодно, скользко, пахло сыростью и хозяйственным мылом. Надо было самим натопить ее, наносить воды
и нагреть. Лейтенант показал, где вода, где дрова, назначил Гурина старшим, а сам ушел.В бане солдаты возились долго. Наверное, и до ночи не вылезли бы, если бы не пришел Максимов и не поторопил их на ужин.
А после ужина случилось совсем удивительное: лейтенант построил их и повел в клуб — в кино.
— Ребята, куда мы попали? — не переставал удивляться Бубнов. — А может, мы уже в раю? Кино? Я уже и забыл, что это такое…
Клуб размещался в немецком молитвенном доме. Здесь на высоком крыльце стоял толстенький, солидный майор с палочкой в руке. На плечах у него была плащ-накидка, так как к ночи похолодало и вроде собирался пойти дождь.
— Это замполит батальона, майор Кирьянов, — сказал лейтенант солдатам.
Пухленький круглолицый майор щурил хитро глаза, смотрел внимательно на пришедших, делал вид, будто увидел странную диковинку.
— А что это за лихая-штурмовая? — спросил он густым хрипловатым басом.
— Новички, товарищ майор, — доложил лейтенант. — Не успели обмундироваться.
— А-а-а, — прохрипел майор, не переставая хитро щуриться и улыбаться. — Ну, веди, веди, рассаживай.
Когда они расселись, у экрана, сшитого из белых простынь, снова появился майор.
— Ну как? — и он пытливо зашарил глазами по лицам новичков. — Будем учиться?
— Чему? — удивились они.
— Как чему? На младших командиров, на сержантов.
— Всю жизнь мечтал! — сказал Бубнов.
— Вот оно что! — протянул кто-то разочарованно.
— Гонять нас будут? — спросил третий.
— Куда гонять? — майор сделал наивное лицо.
— Перебежками, по-пластунски?..
— О-о, — пробасил майор. — Нет, у нас не гоняют, у нас — учат.
— И строевая тоже, наверное, есть?
— А как же! — обрадованно подтвердил майор. — И строевая есть!
— Конечно, ведь без строевой на фронте, как без патронов, — сказал Бубнов.
— А ты как думал? — майор посмотрел на Бубнова и погрозил ему палкой. — Шустер! — И уже ко всем: — Вижу, вы народ стреляный, из вас получатся хорошие младшие командиры. А сержанты армии вот как нужны, — он резанул ребром ладони себя по горлу. — Сержант — это, если хотите, самая главная личность на войне: он рядом с солдатом, он ведет его в бой. Поэтому самые большие потери мы несем в сержантском составе, — говорил майор уже сурово, без улыбки. — Вы попали в сержантскую кузницу, и мы сделаем из вас настоящих командиров: знающих, умеющих воевать! У нас хорошо! — Он снова улыбнулся. — Верно?
— Конечно: кино есть!
— Здесь, правда, одного не хватает, — майор, насколько мог, сощурил глаза, выждал паузу, прислушиваясь — не догадывается ли кто, о чем идет речь.
— Чего? — не выдержал Бубнов.
В ответ майор отставил руку в сторону, согнул ее кренделем, склонил к ней голову, будто у него «под крылышком» была маленькая девчонка, прошелся вдоль экрана.
Все засмеялись — уж больно точно и комично изобразил он влюбленную парочку.
— О, це було б добре! — воскликнул кто-то из украинцев.