Три лилии Бурбонов
Шрифт:
Получив этот документ, принц и Бекингем при содействии Бристоля, Астона и Коттингтона предстали перед специальной комиссией, назначенной Филиппом IV. Обсуждения продолжались в течение нескольких недель. Напрасно англичане указывали на невозможность согласиться с требованиями Рима о немедленном введении религиозной терпимости в Англии. Бекингем терял остатки терпения и обвинял Оливареса во всех грехах. Наконец, в конце мая он вступил в открытый конфликт с графом-герцогом, пригрозив немедленно уехать с принцем и отказаться от всяких переговоров.
– Что касается лично Вас, сэр, - заявил он испанскому министру, - то Вам не следует считать меня своим другом. Вы должны ожидать с моей стороны всевозможного противодействия и враждебности.
На что граф-герцог ответил, что он охотно принимает
Этот гневный протест фаворита Якова I вполне устраивал испанцев, и после долгих притворных просьб со стороны Филиппа IV и Оливареса было решено, что Карл останется в Мадриде, по крайней мере, до тех пор, пока английский король не ознакомится с пунктами, на которых настаивал папа, и не пришлёт свои инструкции. Коттингтон поспешно отбыл в Англию, увозя с собой документ с требованиями папы. В очередном письме, написанном Карлом и Бекингемом Якову и переданном Коттингтоном, они всё ещё выражают надежду, что король может согласиться с этими условиями, хотя они не осмеливались сделать это сами. Король Англии был в отчаянии. Оливарес ловко повернул все переговоры в сторону религиозных требований и совершенно не затронул вопрос о возвращении Пфальца, который был близок сердцу Якова. Ответ короля был характерен для него:
– Мои милые мальчики, ваше письмо… сразило меня наповал! Я боюсь, что это очень сильно сократит мои дни… Но что касается моих советов и указаний, которых вы жаждете на случай, если они не изменят своих требований, то, одним словом, вам следует как можно скорее уехать, если вы сможете получить разрешение, и отказаться от всяких переговоров… Увы! Теперь я горько раскаиваюсь в том, что когда-либо позволил вам уехать. Я забочусь только о том, чтобы однажды снова заключить вас в свои объятия. Дай Бог этого! Дай бог этого! Дай бог этого! Аминь, аминь, аминь! Я заявляю, что вам будут так же сердечно рады, как если бы вы добились всего, чего хотели… и да благословит вас Бог обоих, мой милый сын и мой единственный лучший милый слуга…
Пожалуй, у бедного короля в Англии было больше неприятностей, чем у его сына в Испании, из-за выступлений пуритан против брака принца Уэльского с инфантой. Тем временем Карл и Бекингем продолжили борьбу за изменение условий брачного контракта, а Оливарес, поддерживаемый своими теологами, всё ещё настаивал на том, что бракосочетание может быть отпраздновано условно в Мадриде, чтобы быть подтверждённым в будущем, когда будут введены в действие меры в пользу английских католиков. Однако события следующих нескольких недель испанские власти истолковывали совершенно иначе, чем англичане. Так, испанцы утверждали, что встречные предложения и поправки Карла были всесторонне рассмотрены различными комиссиями, в то время как принц отверг без колебаний все предложения Оливареса во время прощальной аудиенции.
Прощание же с Филиппом IV было назначено на 17 июля, вечер. Но когда Карл с Бекингемом и всей свитой предстал перед королём, то, к великому изумлению и ужасу Бристоля, он выразил намерение принять условия, выдвинутые испанцами в отношении религии, и от имени своего отца обязался обеспечить их выполнение. В Рим снова были срочно отправлены курьеры, чтобы получить окончательное согласие папы на слегка изменённые условия, принятые Карлом, и какое-то время испанский двор, якобы, рассматривал его брак с инфантой как уже свершившийся.
Такова версия испанцев, но в последнем письме принц и Бекингем, естественно, заверяли короля, что по их требованию условия брачного контракта были значительно переработаны.
Спустя несколько часов после этого в Мадрид прибыл курьер с безапелляционным приказом Якова I о возвращении его сына. С печальными лицами Карл и Бекингем сообщили Оливаресу, что король Англии приказал им немедленно возвращаться.
– Как, - спросили они его, - принц может подчиниться приказу, не жертвуя браком?
Ответ министра заключался в том, что есть два хороших способа завершения этого дела и один плохой. Первые два - либо Карл должен вернуться в лоно Церкви, либо жениться «по доверенности», предоставив испанцам уладить все вопросы с Римом.
Плохим же было торговаться и стоять на своём до последнего.– Что касается первого (т.е. обращения), - сообщал Бекингем своему повелителю, - мы полностью отвергли его; а что касается второго, то он (Карл) признался, что если бы он был королём, то сделал бы это... Последнее же он признал невозможным, поскольку Ваш приказ был безапелляционным. В заключение он (Оливарес) оставил нас с обещанием подумать об этом; и когда я, Ваш пёс, проводил его до двери, он попросил меня подбодрить…Вашего ребенка. По нашему мнению, самое долгое время, которое мы можем здесь пробыть, - это месяц, и то при условии, если привезём с собой инфанту... Мы ещё раз умоляем Ваше Величество…отдать приказ об исполнении всего этого (т. е. об отмене всех уголовных актов, направленных против католиков).
Несмотря на все свои опасения, Яков I созвал совет в Уайтхолле в воскресенье 20 июля, и, после приёма двух испанских послов, принёс клятву перед ними и католическим священником в присутствии Коттингтона и двух государственных секретарей соблюдать все условия чернового брачного контракта, составленного в Мадриде (в котором английским католикам была обещана свобода вероисповедания). Но когда король уже садился в свою карету, чтобы отправиться в испанское посольство и принести там тайную присягу, по словам испанского посла, лорд Эндовер, измученный долгим и стремительным путешествием из Мадрида, «появился в дверях, как привидение», и вручил Якову письмо от Карла и Бекингема. В нём говорилось, что испанцы настаивают на отсрочке отъезда инфанты до весны, желая получить согласие папы на изменённые условия и дождаться полной отмены указов, направленных против английских католиков. Должно быть, Яков теперь ясно понял, что его перехитрили. Он только что торжественно поклялся принять все условия испанцев, не получив от них никаких гарантий, в то время как его наследник находился в их руках.
– Этот путь принесёт мне бесчестие, - уныло жаловался в письме сыну король, - и двойные затраты, так как придётся отправлять два флота. Но если они не отпустят её (инфанту), тогда пусть, во имя Господа, отправят её своим собственным флотом… поторопитесь с вашим делом: флот прибудет к вам, как только позволят ветер и погода… Но, ради меня, не оставайся с ней в Испании, если не сможешь привези её с собой; и не забудь заставить их сохранить прежние условия в отношении доли (то есть приданого), иначе мы с тобой, малыш, навсегда обанкротимся.
Коттингтон не терял времени даром и 5 августа вернулся в Мадрид с известием о согласии короля Англии присягнуть на условиях испанцев. По приказу Оливареса, богословы тотчас снова начали спорить о форме и содержании клятвы Якова, ибо испанский посол в Англии неблагоприятно отозвался об истинных намерениях английского короля по отношению к католикам. Прошло ещё три недели, прежде чем брачный договор был воплощён в официальном документе, и Карл 28 августа торжественно поклялся на Евангелиях его исполнить, в то время как Филипп IV просто пообещал, что брак состоится, когда придёт согласие папы, и в этом случае инфанта отправится в Англию следующей весной.
Это был триумф дипломатии Оливареса. Карл попытался сохранить лицо:
– Нельзя ли сделать так, Ваше Величество, чтобы согласие Его Святейшества было получено к Рождеству и тогда же состоялась моя свадьба?
В ответ Филипп IV расплылся в улыбке:
– Поверьте, Ваше Высочество, ничто не доставило бы нам большего удовольствия, но, поскольку это вопрос совести, решать должны теологи.
В честь так называемой помолвки была устроена грандиозная коррида, во время которой дворяне забили насмерть двадцать три быка. После обычного шествия по ярко разукрашенным улицам, по которым Филипп и Карл ехали бок о бок, король отправился во дворец графини де Миранда, чтобы переодеться и подготовиться к церемониям. Дворец был великолепно обставлен для его приёма и обит белым штофом, залы искусственно охлаждались и благоухали. Хозяйка торжественно встретила его у дверей и накрыла стол с угощением, «состоящим из всевозможных консервов, сушёных сосисок и кондитерских изделий на розовой воде восьми различных сортов». (Муж Изабеллы, кстати, был большим сластёной).