Три мешка хитростей

– Чего же ты сейчас ревешь? – удивилась я.

– А ты представь себе, – взвизгнула Лиза, – прихожу сегодня домой, иду в ванную, а там, а там…

– Что? Что?

– Полотенца по линеечке выровнены, мыло лежит точно в центре мыльницы, и все мои кремы по росту расставлены, – причитала Лизка, – значит, Пашка вернулся. Нет, домой не пойду, останусь у вас, вот тут на коврике. Не могу жить в идеальном порядке!..

– Скажи мне спасибо, – сказала Ирина, – и, пожалуйста, вешайте полотенца аккуратно, вот так, как сейчас!

Я посмотрела на идеально развешанные полотенца и вздрогнула. Нет, это ужасно!

На Слободскую улицу я приехала к одиннадцати утра. Она находилась в самом центре и тянулась от Таганской площади вниз. Самая настоящая старомосковская улочка, тихая и какая-то провинциальная, заставленная невысокими домами. Есть в нашей столице подобные заповедные местечки. Возле станции метро «Таганская» шумела веселая летняя толпа, вовсю торговали палаточники, лотошники и несколько супермаркетов. Но стоило свернуть за угол большого серого дома и пройти метров сто, как перед глазами возникала совсем другая картина.

Между могучими деревьями были натянуты веревки, на которых сохло белье. Возле ободранных цельнометаллических качелей стоял большой деревянный стол, вокруг которого сидели несколько мужиков; чуть поодаль на скамеечке устроились две старушки с вязаньем, а из окон кирпичной пятиэтажки долетал хриплый басок: «Человек в телогрейке…»

Я подошла к бабулям и поинтересовалась:

– Это Слободская, восемнадцать?

– Она самая, – вздохнула бабуся с ярко-красным носком на четырех спицах, – ищешь кого?

– Квартира девять в каком подъезде?

– Кто у нас там проживает? – спросила вторая бабка, тоже с носком, но серым.

– Сироткин Яков.

Старухи разом вздохнули, но промолчали. Судя по их мгновенно поджатым губам, я поняла, что они знают о нужном мне человеке много «хорошего», и спросила:

– Можно присяду, а то ноги болят.

– Нонче молодые совсем гнилые, – резюмировал «красный носок».

– Да уж, – вздохнул «серый». – Мы работали по двенадцать часов, у станков стояли – и ничего. Пылища летит, шум, грохот… Так еще после смены на танцы бежали. А нонешние, тьфу! Сядут у телевизора, как кули, – и конец!

– Работа у меня тяжелая, – вздохнула я.

– И чем занимаешься? – полюбопытствовала первая бабулька.

– Раньше уважаемым человеком была – учительницей, а теперь – вот, – потрясла я коробкой с миксером.

– Торгуешь, что ли? – спросила вторая старушка.

– Не, призы раздаю.

– Призы?

– Ну да, – словоохотливо принялась я разъяснять, – на биржу попала, год пособие платили, потом перестали, ну и куда податься? Пришлось в фирму, торгующую бытовой техникой, пристраиваться. Они всяческие акции устраивают: то в магазинах образцы бесплатно раздают, то две покупки вместо одной вручают, а теперь вон чего придумали: компьютер по Москве двадцать адресов наугад выбирает, и людям этим приз положен. Бегаю, раздаю… Вы радио УКМ-80 слушаете?

– Нет, – ответили хором растерянные бабки.

– Жаль, – пригорюнилась я, – там все время про победителей вещают.

– А приз-то какой? – взволнованно спросила вторая бабуся. – Хорошее чего или так – ерунда?

– Сегодня миксер, – ответила я, показывая коробку, – с насадками, видите тут на картинке: метелочки и взбивалочки, еще ножик… Он может и мясорубкой работать, вернее мясорезкой, сырое мясо не возьмет, зато отварное за милую душу…

– Да, – завистливо протянул «красный носок», – повезло Клавке, дорого стоит игрушечка, ей такую ни за что не купить…

– Это у ей единственное везение за всю жизнь, Зина, – ехидно отозвалась вторая бабка, – пусть уж порадуется. Ежели мне такая вертелка понадобится, внучок сразу две припрет, а тебе дочка купит. Нам нет нужды призов дожидаться.

– Правда твоя, Варька, – отозвалась Зина, – а Клавка – бедолага…

– При чем тут какая-то Клава? – вклинилась я в их разговор. – Миксер положен Сироткину Якову Петровичу.

– Петровичу, – хмыкнула Зина, – кто же его когда по отчеству величал? Яшка – и все, рылом на Петровича не вышел, уголовник!

– Почему уголовник?

– А хрен его знает, такой уродился, – довольно злобно отозвалась Варвара, – еще когда в мальчишках бегал, всякие гадости делал.

– То чернилами белье во дворе обольет, – перебила ее Зина, – то бачок мусорный подожжет, а уж как подрос…

– Житья не стало, – докончила Варвара, – прямо на лавочке посидеть было страшно. Какие-то парни вечно к нему бегали, морды уголовные. Устроятся тут с гитарой и давай голосить до полуночи. А у нас двор рабочий, людям будильники на смену в шесть утра трезвонят, им выспаться нужно…

– Так сказали бы ему!

Зина глубоко вздохнула:

– Николай из 82-й сказал, так какие-то подстерегли его у гаражей и так ему нафитиляли…

– У нас, прям, праздник был, когда его посадили, – добавила Варя, – как выпустят, так он к матери, дня два пьет, а потом за старое.

– Ну, пил он чуть-чуть, – пояснила Зина, – напраслины не надо. Так, пивка немного, не то что наши.

– Зато воровал! – взвилась Варя. – Мой сын хоть и пьет, но нитки чужой не возьмет.

– Это верно!

– Слава богу, помер, – неожиданно сказанула Варя.

– Кто? – удивилась я.

– Как кто? Яшка Сироткин, – уточнила Зина.

– Когда?

– Ну, – протянули старухи, – дай бог памяти, лет пять или шесть прошло. Клавка с зоны бумажку получила… Да ты ступай к ней. А чего, ей миксер нельзя отдать?

Я глянула в хитрые старушечьи глаза и разом разбила соседские мечты:

– Компьютер выбирает не человека, а квартиру. Клавдия обязательно получит приз.

– Ну ступай тогда в первый подъезд, – вздохнула Зина, – на третий этаж.

– Она дома?

– А куда ей деваться? – засмеялись старухи.

Я вошла в темный подъезд и со вздохом принялась подниматься по грязным ступенькам. Вся моя жизнь до замужества прошла в подобном доме и в таком же дворе. Только наших лучших сплетниц, целый день проводивших на лавочках, звали баба Катя и баба Нюра. Впрочем, был у нас и свой уголовник – Ванька Репин. Его мать старалась быстренько прошмыгнуть к подъезду под косыми взглядами соседей…

Я нажала на звонок, и темно-коричневая простая дверь распахнулась без всяких вопросов. На пороге стояла маленькая сгорбленная женщина, совсем древняя по виду. Из глубин квартиры пахнуло геркулесовой кашей. – Вам кого?