Три метра над небом

– Бестолочь ты, кот. Ничего не смыслишь в грибах.

Кот не обижается. Что взять с придурошного? К нему намедни женщина пришла. Пахнет она хорошо. Не в пример косматому. Она косматому говорит:

– Я нашла в Вас то, что всю жизнь искала.

Коту эти слова знакомы. Не то, чтобы какая кошка такое ему лично бы сказала. Это так в телевизоре говорили.

А косматый женщине в ответ опять о своих грибах:

– Я не гриб, чтобы меня искать.

Ну не придурошный ли? Впустил бы женщину в свой дом. Глядишь, и помылся бы. И волосы постриг бы.

На дворе полдень. Кто что делает. Кто и работает даже. Но в основном все торгуют. Ворона и та работает. Она о себе говорит: я санитар двора.

Косматый мало что дурной. Он и лентяй. Возьми веник подмети в комнате. Нет! Он достал дурацкую треногу. На неё установил площадку и ну давай на неё глины набрасывать. Грязь разводить.

– Сейчас вылеплю твой портрет. Продам и куплю себе туфли.

Шипит кот. Кто у тебя купит мой глиняный портрет?

Косматый мнет глину. Кот спит. Двор шумит трактором. Приспичило им что-то возить туда-сюда.

Когда же они, кот и косматый, едят?

– Был бы ты умным, послал бы я тебя за пивом.

От таких слов проснется даже мумия. Кто изогнул спину.

– Шипи, шипи. Не боюсь я тебя. Я и то не испугался, когда меня вели на расстрел.

– Ври, ври. Кто и когда вел тебя на расстрел? Я бы сбегал за пивом и молоком. Но как я их донесу?

Умный все-таки кот.

Тарахтит трактор. Под его аккомпанемент переругиваются уборщики. Кто-то на крыше гремит листами кровли. Музыка города.

Кот спит. Косматый ваяет. Уверенно он наносит на каркас шлепок за шлепком влажной глиной. Каждое его движение говорит о большом мастерстве косматого.

Уехал трактор, увозя с собой тарахтение и кузов мусора. Отругались уборщики того мусора. Кто-то неизвестный косматому слез с крыши. Жди протечки.

Косматый наносит последний штрих.

– Получилось.

То, что получилось, это портрет красивой и молодой женщины.

Босыми ногами шлёп-шлёп: косматый уходит в уборную типа сортир. В стенном шкафу рядом с бутылками чистящих жидких средств притаилась бутылка водки. Лишь бы кот не обнаружил. Он на «химию» не полезет. Отпивает косматый водки и не морщится. Привычка.

Скоро на лоскутном коврике спали двое – кот и косматый.

На часах фосфорицирующие стрелки показывают пять часов сорок минут. Граница между днем и вечером.

В тишине слышно:

– Этот гад анестезиолог ошибся в чем-то и вот результат – я кот.

Мелодичный женский голос плохо сочетается с храпом косматого.

Кот поворачивается на другой бок.

Бред III

Трактор, вывозящий мусор, устал невероятно. Пять лет назад его сделали белорусские сябры, и вот он тут, на русской земле, занят грязной работой. А как мечталось! Он будет ездить по полям. Весной пахать и сеять. Летом косить траву. А осенью помогать собирать урожай.

Мало того, что работа грязная, так его и содержат хуже свиньи. Как тут не зарычишь?

Косматый знать не мог, что тревожит трактор «Беларусь», и потому сильно сердился, когда тот громко тарахтел во дворе.

Чего ему ночью потребовалось у меня во дворе?

Кота рядом нет. Убег, неженка. Лежать на лоскутном коврике жестко. Бока отлежал косматый.

Кот убег от храпа косматого: терпеть уже стало невозможно. Косматый как бы ни был уставшим или пьяным, но коту в миске оставлял молока. Подкисло оно. Но это даже лучше. Для пищеварения. Напрасно что ли я пятнадцать лет проработала диетологом.

Косматый встает. Трудно разгибая ноги и растягивая поясницу. Надо по утрам делать зарядку. Тоска нахлынула на косматого. Кот покинул его. Трактор перестал тарахтеть. На станке стоит, укрытый влажной тряпицей вылепленный им, косматым, женский портрет. Косматый старается не смотреть в ту сторону. Она глядит на меня. С укором. Но не я виноват, что анестезиолог ошибся. И некому теперь корить косматого за лень.

Ночью голод ощущается сильнее. Жадно пьет косматый прокисшее молоко. Кот употребил такой напиток минутами раньше.

Косматый глядит в окно и кажется ему – он летит. Такое чувство посетило его. Легкости. Луна рядом ему подмигивает. Облачко лохматые свои ручки к нему протягивает. И вдруг говорит женским голосом:

– Ты портрету фигуру приделай.

Косматому обернуться бы. Нет. Он продолжает глядеть в окно. Облако закрыло Луну и та перестала улыбаться косматому.

А кот за спиной косматого улыбается. Прокисшее молоко подействовало – напрасно что ли я работала диетологом.

Остаток ночи косматый и кот спали в постели. Храп косматого не беспокоил кота.

Бред IV

Луна в эту ночь с удивлением наблюдала странную картину на Земле. Я-то сателлит, на мне жизни нет, но и на планете не жизнь. Зорким взглядом спутника Луна видит, как из окна вылетает кот. Тут невольно вспомнишь кота Бегемота из «Мастера и Маргариты». Но там-то кот не летал.

Летит кот и напевает:

– Легко на сердце от песни веселойОна скучать не дает никогда,И любят песню деревни и села,И любят песню большие города.Нам песня строить и жить помогает,Она, как друг, и зовет, и ведет,И тот, кто с песней по жизни шагает,Тот никогда и нигде не пропадет.И тот, кто с песней по жизни шагает,Тот никогда и нигде не пропадет.

Хорошо бы один кот полетел. Так нет же. Следом за ним вылетает мужчина. Космы развеваются. Руками он машет. Как будто стилем брас плывет.

Такая картина вконец смутила Луну, и она поспешила укрыться за облаком.

– Вы, облако, ближе к Земле. Вам виднее. Такое там часто случается?

– Был случай, но давно. И там летала одна женщина.

Луна продолжила свой путь. Внимательнее надо быть, госпожа Луна. И повернуться бы другой стороной. Глядишь, больше бы увидели на Земле. Как ни вертитесь, а Вы спутник её.

Кот тем временем полетал вокруг дома, из окна которого он вылетел, допел песню и вернулся в дом. Косматый следом.

Минута – и в доме косматого полная тишина. И сам косматый не храпит. Кот не поет. А вода в трубах не урчит.

Один глиняный портрет тихо-тихо что-то говорит речитативом. Так тихо, что не расслышать. Это нам не слышно. Кот все слышит:

– Женой была недолго я. Но верно я служила мужу. Теперь меня он изваял из влажной глины. Без плеч и рук. Без ног и зада. И головою не кручу. Сижу, как турок, на колу я.