Три мира одиночества

к склонившейся над ним девушке, положил руку на ее плечо.

– Пойдем отсюда, пока действие змеиной травы не кончилось, - негромко сказал он.

Девушка подняла на него глаза.

– Не волнуйся, у него все уже кончается, полчаса без сознания полежит и постепенно оклемается.

– Нож оставлять жалко.

– Да бог с ним, идем, быстрее!

Девушка вздохнула и пошла вслед за ним.

– Ну что за невезение, поесть не дали, еще и без ножа осталась. И так ничего нет, - грустно сказала она на улице.

– Ничего, мы что-нибудь придумаем, у меня есть знакомые в этом городе. Пообедаем в другом месте.

Через пятнадцать минут они сидели в небольшой каморке за кухней большого каменного дома. Хозяин не пожадничал и выставил на стол все имеющиеся у него запасы.

– Ты маг?

– спросила девушка, аккуратно отламывая маленький кусочек хлеба.

– Да. Меня зовут Кэллоин.

– А я - Талин.

– Талин? А на каком это языке?

– Не знаю. Самой интересно, почему так назвали. И, самое главное, кто.

Кэллоин постеснялся расспрашивать дальше и попытался перевести разговор на другую тему:

– Ты ведь кое-что знаешь о медицине, - сказал он, - Училась где-нибудь?

– В монастыре храма богини Белин.

– Ты училась в монастырской школе?

– Ну, как тебе сказать. Я не знаю, кто я, и кто мои родители. Сколько себя помню, всегда жила в этом монастыре, получается, что и училась там немного.

– Вообще-то это очень богатая и известная обитель, - сказал Кэллоин, - Как же тебе удалось попасть туда?

– Понятия не имею, - пожала плечами Талин, - Мы просто жили там - я и еще восемь девочек-сирот примерно одного возраста.

– Почему же ты оказалась здесь и одна? Что-нибудь случилось?

– Случилось? Ты представляешь жизнь в монастыре, Кэллоин? Сотня монашек: от юных девушек до глубоких старух, над всеми - мать-настоятельница Сефин - внебрачная дочь прежнего короля, сводная сестра убитого Шенила. Представляешь, как все пресмыкались перед ней? Доносили, сплетничали! Некоторые и хотели бы уйти, но куда? Вступительный взнос обратно не получишь, родня не примет. Были такие, что дома свои обители отдали. Наш монастырь владел десятью - в разных городах королевства. Самый лучший Сефин прикарманила. Знатные дамы часто у нас бывали, называли нас, девочек, ангелочками, хвалили Сефин за доброе сердце. Но не видели мы никакой доброты. В 6 утра уже нас поднимали и вели на службу, потом - на завтрак и на уроки. Обучали чтению, письму, счету, но, в основном - шить, вязать, готовить, ухаживать за больными. После обеда трудились в кухне, в прачечной, в огороде. После вечерни оставалось немного свободного времени, мы должны были сообщать, чем собираемся заниматься и получать на это разрешение. Все проступки записывались, и перед сном провинившихся заставляли становиться коленями на рассыпанный горох. А в последний день месяца по роли розгами на заднем дворе. Эта старая ханжа, Сефин, говорила: “Я не знаю, за что вас сейчас накажут, но вы ведь - знаете”. Летом, правда, нас отправляли в один из монастырских домов, недалеко отсюда: собирали на зиму орехи, грибы и ягоды. Здесь мы чувствовали себя гораздо свободнее, это было лучшее время, мы всегда с нетерпением ждали его. Но постепенно я стала замечать, что при всей строгости ко мне относятся как-то по-особенному. Почти не били. И наказывали не столько больно, сколько обидно. Я даже думала иногда, что у меня, быть может, богатые родственники есть, которые внесли большой вклад, мечтала, что когда-нибудь они заберут меня отсюда. Но никто за мной так и не пришел. Однако эти поблажки были мелочью по сравнению с главной: по вечерам мне разрешали ходить в библиотеку! Библиотека была просто великолепной! В основном, книги духовного содержания, конечно, но и те, что мне были интересны - тоже. Если бы не они, я сбежала бы гораздо раньше.

– Понятно. Значит, ты убежала, Талин?

– Скорее, все-таки, ушла. Когда прочитала все книги, некоторые - несколько раз, я решила: делать там мне больше нечего. И, кажется, меня не слишком искали. Спрашивать обо мне ведь некому. Наверное, вздохнули с облегчением, что избавились от лишнего рта. Это было почти четыре года назад.

– И что же ты стала делать?

– Я вообще-то много чего умею делать руками, монастырские наставницы не зря старались, но предпочла пойти в домашние учителя к сыну одного богатого адвоката. Ты же знаешь, что в городских школах учителем не устроиться, платят очень хорошо, и уважают сильно.

– Естественно, - кивнул головой Кэллоин, - А разве может быть иначе?

– Но в городских школах учителя очень строгие, спрашивают со всех одинаково, без разбора. Форма у школьников одна, за сережки или колечко с урока выгоняют, а тех, кто накрасится, при всех водой обливают. Линейкой по спине или пальцам съездить могут. Богачам это не нравится, и они часто отдают своих детей в частные школы или нанимают приходящих учителей.

– Ну, это дурные богачи, из новых, - сказал Кэллоин, - Настоящие, даже принцы, детей не балуют.

– Мой хозяин был из новых, - вздохнула Талин, - Я учила его оболтуса истории и географии. Да, истории и географии - в монастырской библиотеке было очень много таких книг. Платил этот жмот, конечно, мало, но выхода у меня не было, и тому была рада. Все бы ничего, но однажды этот папаша после урока за мной увязался, и лапать стал. Он не знал, что я в монастыре с двумя полными ведрами не ходила, а бегала - и воды ни капли не проливалось. Врезала ему так, что он к другой стенке отлетел. Думала, выгонит, а он только отворачиваться при встрече стал. Боялся, что его жене нажалуюсь. Она у него редкостная стерва была, уж, на что я в монастыре ко всяким привыкла, и то противно. Весь день с купцами, портными и сапожниками трепалась. Одни уходят, другие заходят. Тряпок у нее было - в шкафы и сундуки не влезало. А ведь жирная, как свинья.

Девушка на секунду замолчала, посмотрела на мага.

– Знаешь, Кэллоин, я всегда удивлялась бесстыжести этих адвокатов. Знают прекрасно, что этот подонок человека убил, а тот многодетную вдову обокрал, и все равно за деньги их защищают. Как так можно? Мне кажется, что они еще хуже, чем эти преступники.

“Хорошая, чистая девочка, - подумал Кэллоин, - Как же тяжело ей жить будет”.

– Поэтому, наверное, справедливо, что у моего хозяина эта жена была, и такой сын вырос, не заслужил он других, - закончила свою мысль Талин.

– И долго ты у него продержалась?

– Несколько месяцев. А потом этот озабоченный придурок, сынок их, сзади ко мне подкрался и юбку поднял. Я его поймала, штаны спустила и поучила, тем, что под руки попалось. Ну, если родители сына не воспитывают и своих обязанностей не выполняют, должен же хоть кто-нибудь это за них делать? А он наябедничал. Представляешь, этот здоровенный, ростом с меня, недоумок не постеснялся рассказать, что его девчонка высекла. У нас в монастыре всякое бывало, но чтобы кто-нибудь из девочек рот при взрослых открыл! А этот!
– Талин вздохнула и махнула рукой.

– А дальше что было?

– Выгнали и денег за последний месяц не заплатили. Но я как чувствовала, экономила на всем и скопила немного. Купила новое платье (старое истрепалось совсем) и стала искать работу. На этот раз удалось найти только место уборщицы в зале обучения фехтованию. Там много детей аристократов занималось, но я приходила на работу по вечерам и никого не видела. Больше всего мне нравился зал с фигурами фехтовальщиков: ученик с мечом шел по кругу, переходя от одной скульптуры к другой, и повторял положения их тела и рук. Так в отсутствие учителя изучались и доводились до автоматизма основные приемы. И я после работы брала учебный меч и развлекалась от нечего делать. Штаны сшила, чтобы свободнее себя чувствовать. Очень хотелось попробовать с кем-нибудь пофехтовать, но я понимала, что это невозможно. И вдруг однажды вечером в зал вошел какой-то мужчина - старый, лет 45, наверное.

Кэллоин улыбнулся, вспомнив, как удивлялся, когда преподаватели медицинской академии называли молодыми сорокалетних мужчин. Когда ему самому исполнилось 40 лет, он некоторое время считал молодыми всех, кто младше его. А теперь и этот критерий потерял свою актуальность.

– Нет, ничего, я просто вспомнил кое-что, продолжай, - сказал он Талин.

– Я опустила меч, думала, сейчас ругаться будет, а он взял из стойки другой и, молча, показал на тренировочную площадку. Секунд через 20, ну, может, 30, он выбил мой меч из рук. Я думаю: “Ну, все, доказал мне, что ни на что не способна, теперь выгонит”. А он указывает на меч: “Поднимай, мол”. Целый час меня гонял, несколько раз плашмя ударил по плечам и руке, я уже вся мокрая, в синяках, на ладони мозоли. Наконец, закончил, положил меч.