Три мудреца в одном тазу
Шрифт:
Глава 18
«Никитка закричал и ударил Сеньку ногой в пах» — «Пах-пах!» закричал Никитка и ударил Сеньку ногой».
Корректорская правка
Колобков никак не мог поверить, что вот этот толстенький фашист с шмайссером — его лучший друг Гюнтер. А когда все-таки поверил, долго хохотал и хлопал немца по спине.
Тот смущенно добавлял в магазин патроны — на усмирение туземцев пришлось истратить почти двадцать штук. Смерть Пратгусты их ужасно разозлила. Только когда Грюнлау полоснул ближайших воинов длинной
— Меня называть маса Колобков! — грозно приказал Петр Иванович, руководя перепуганными мбумбу. — Разнарядка на сегодня такая — кто не все, того накажем! Гюнтер, ну-ка, дай им очередь в воздух для скорости!
— Нельзя, Петер, число патрон ограничено, надо экономить, — покачал головой Грюнлау.
— Чего их там экономить? Трать, пока есть!
— Вы, русский, очень безалаберный и расточительный народ. Нельзя тратить имущество без польза, надо экономить! Иначе в государство не быть порядок!
— А, ну тебя… Серега, переведи этим нигерам, чтобы пошевеливались, а то Гюнтер их всех перекоцает!
Чертанов равнодушно перевел. После чудесного спасения из котла он впал в какую-то странную апатию и ни на что не реагировал.
Зато уж Колобков веселился так, что дым коромыслом стоял. Он как-то очень резко преобразовался в некую помесь британского сагиба и американского рабовладельца с Юга и начал называть мбумбу «нигерами». Валеру под руководством «масы Колобкова» погрузили на носилки, а травница смазала ему рану какой-то вонючей, но действенной мазью. Слегка очухавшийся Гена, в принципе, мог идти сам, но ему тоже сделали носилки. А самому Колобкову — паланкин. Ему захотелось вернуться на «Чайку» верхом на темнокожих каннибалах.
— Аптечку Светке вернуть!.. — командовал он. — Пушки моим ребяткам вернуть!.. Не болтать!.. Работать!.. Серега, переводи!.. Гюнтер, ну-ка, подстегни их как-нибудь по-вашему, по-фашистски!
— Halt Maul, du Zivilist! — окрысился в его сторону группенфюрер. Но все-таки соизволил наорать на трясущихся туземцев: — Habacht! Glied marsch! Nicht schwatzen! Arbeiten!
Караван перепуганных мбумбу пронес Колобковых с телохранителями через весь лес. Впереди всех вяло шагал Чертанов. Он уже достиг такого состояния, когда из всех желаний остается только одно — чтобы все это поскорее закончилось. Не подталкивай его вперед жизнерадостный шеф, он, скорее всего, просто лег бы на землю и остался в таком положении.
А сзади двигался Грюнлау, время от времени демонстративно берущий на прицел кого-нибудь из носильщиков. Они то и дело порывались сбежать или стащить что-нибудь из военной добычи.
Да, Колобков взял в поселке контрибуцию. Он вывернул наизнанку сокровищницу вождя, до сих пор не пришедшего в сознание после удара по башке. Розовые и белые ракушки, шкуры, оружие и, конечно, съестные припасы — куча кокосовых орехов, два мешка саговой муки и десяток живых поросят. А до кучи — маску и бубен шамана. Сувениры.
Петр Иванович активно разыскивал что-нибудь, имеющее ценность и в нашем мире — жемчуг или янтарь. Поскольку бусы, найденные на острове Волхвов, состояли именно из этих материалов, он мог не сомневаться — на Эйкре они существуют. Увы, в сокровищнице вождя их не обнаружилось — мбумбу не ценили ни жемчуга, ни янтаря. Так, поделочные материалы, не больше.
— Иваныч, с тебя бутылка, — как бы
невзначай напомнил Угрюмченко, сидящий на тех же носилках. — И не сивухи какой-нибудь, а шампуню.— Петрович, ну ты наглый! — восхитился Колобков. — Совесть-то поимей — шампанского в баре всего один пузырь остался!
— Ну и чего ему там стоять, место зря занимать?
— А мало ли? Вдруг какое событие случится?… Матильда, например, ласты склеит…
— За бутылку шампуню могу устроить… — прошептал беркут, нетерпеливо переступая с лапы на лапу. — Видел, как я того борова клювом долбанул?
Колобков несколько секунд обдумывал эту мысль, и уже почти соблазнился. Очень уж приятная картинка нарисовалась в мозгу. Но в конце концов все-таки отверг искушение.
— Зинку жалко… — вздохнул он.
— Иваныч, ну выдели хоть сто грамм, не жлобись! Я тебе сегодня жизнь спас! А ты со мной еще за прошлый раз не рассчитался!
— Это за какой еще?…
— А с той летучей мышью-то, а?…
— Гы-гы, так это когда было? — хохотнул Колобков.
— Жлоб ты все-таки, Иваныч…
— Зато на «Майбахе» езжу.
Когда из зарослей показалась вереница унылых мбумбу, жена и теща Колобкова чуть не померли от страха, решив, что главу семейства уже съели и теперь пришли за добавкой. Фабьев тоже в первый момент хотел отдать концы и держать курс в открытое море. Но потом заметил важного, как индийский паша, Колобкова, подстегивающего островитян прутиком.
— Серега, переведи, чтоб сгружали аккуратнее! — потребовал Колобков, руководя работами. — Они так всю валюту поколют! А она теперь моя!
— Ссыпайте все в кучу, — меланхолично «перевел» Чертанов.
— Ай, что ты, Серге, деньги же побьются! — опасливо заметил Зуптупа, ставший бригадиром грузчиков.
— Ничего страшного, пусть бьются, — пожал плечами Сергей. — Они все равно не мои.
В результате три мешка с ракушками (накопления целого племени!) превратились в кучу перламутрового мусора. Колобков долго топал ногами и орал, но поделать ничего уже не мог. Чертанов делал постное лицо и озабоченно качал головой — ай-яй-яй, какие вредные папуасы, все ракушки побили! Саботажники!
Когда «Чайка» подняла якорь, все мбумбу вздохнули с облегчением. И только Зуптупа вздыхал, вспоминая такую симпатичную, хоть и с небритой головой, Свету.
А в известняковом дворце старого вождя лежал и тихо постанывал старый Туптуга. Его избили до полусмерти. Причем два раза: Колобков с супругой за то, что гад завел их в деревню каннибалов, а сородичи — за то, что привел к ним этих проклятых белых. Конечно, мбумбу лупили старика не руками, а палками — дотрагиваться до чумбуи-леки никто не собирался. Хорошо еще, что убивать «набитого грязью» — табу, плохая примета, а то бы точно пришибли.
Остров Бунтабу с каждой минутой удалялся, пока не превратился в едва различимое пятнышко в необозримой дали. Происходи дело на Земле, он уже скрылся бы за горизонтом, но только не на Эйкре, с его «двумерным космосом».
Колобков стоял на носу, гордо приложив ладонь ко лбу в классическом «жесте впередсмотрящего». Его не смущало то, что в этом мире подобный жест лишен всякого смысла — все-таки его основной смысл состоит в том, чтобы не ослепляло солнце. Главное — смотрелось красиво. Время от времени бизнесмен отрывался от этого важнейшего занятия и критиковал Чертанова, сидящего в шезлонге и баюкающего больное колено. Оно оказалось неповрежденным (всего лишь сильный ушиб), но Сергей ныл так, будто ему ампутируют самую дорогую часть тела.