Три напрасных года

— Раздевайтесь и ложитесь.

Плюшевый чайник тащит, а у ребят в руках ничего не держится — колотун. Спиртику бы им сейчас, да сундучара жилит.

Подошёл 68-ой. Они как зацепили амфибию на трос, так и отволокли к берегу без помех. А у нас что-то не заладилось. Мишка зацепил трос за что-то там на фонаре, мы с первого движения это что-то вырвали. Китайцы подошли — дыру в борту зашпаклевали, двигатель завели. Теперь сидели вшестером, голые по пояс, напряжённо наблюдая за нашей работой — рубашки сложены на дне джонки.

— Оружие там, — пояснил спасённый из плена.

Мы с боцманом взяли автоматы наизготовку.

— Самохвалов, за винт цепляй, за винт…, - кричит Таракан.

Мишка нырнул к амфибии да как-то неудачно — рванулся из воды ошалелый и стукнулся головой о китайскую лодку. Погрузился в воду и, мне показалось, пустил пузыри. Я бросил автомат на спардек, потянул с себя осмотровую амуницию, но Самосвальчик вынырнул сам и схватился за борт джонки. Изрядно он нахлебался воды, которую тут же выблевал в китайскую лодку. Второй его уход под воду был более удачным — зацепил трос за двигатель амфибии и по штормтрапу поднялся на борт.

Мы волокли лягуху по дну, а китайцы брели параллельным курсом — сначала с нашей стороны, потом с их, а у берега развернулись и, подняв бурун, умчались вглубь своих вод.

Отбуксировав амфибии к берегу, двумя катерами пришли на Белоглинянный. Командиры утопали на ПТН. Мы, убедившись, что в бане уже нет воды и жары, искупавшись, легли на песочек. Стали травить коллегам байки о скоротечном бое с прорвавшимися в наши воды маоистами.

— Слух о целкости нашего комендора, — говорю, — далеко прокатится от Харбина до Пекина, и много-много раз почешут маоисты затылок прежде, чем соваться к нам с пистолетами.

Вернулись командиры не одни — пригласили в гости хозяев ПТН. С супругами, конечно. Побродили вслед за женщинами экскурсоводами и спустились в каюту нашего ПСКа. Через час Таракан высунулся из люка, отыскал меня взглядом, завертел рукой круги над головой:

— Заводи, Агапов — прогуляемся.

Ну, уж хрен тебе — нашёл круизное судно.

— Заводи, Мишок! — крикнул Самосвальчику и пошёл спать.

Заурчал двигатель, за иллюминаторами заплескались волны. Боцман заглянул в кубрик:

— Сачкуешь, Агапиков?

— Иди — иди, служи, — отмахнулся.

Проснулся — за иллюминаторами темно. Двигатель ревел зло и истошно на пределе своих сил. Волны хлестали в борт, но качки не было. Сунулся на трап, слышу на камбузе за закрытой дверью сладострастные женские стоны:

— Ой, Саша, ой, ой, ой, … плита горячая.

Похоже толстушка. А кто у нас Саша? Ну, ясно — Тараканов Александр Васильевич.

Поднялся на мостик к боцману:

— Что происходит? Гонимся или бежим?

— Таракан телеграфом брякнул — «Полный вперёд». Ты бы глянул, куда нас чёрт несёт.

— А Мыняйло?

— Молчит проклятый.

Спустился в ходовую, согнал метриста с баночки:

— Ну-ка, Толик.

Развернул картинку РЛС на больший диапазон — обозначились берега Ханки. Время надо, чтобы определить, где мы ещё у себя или к Пекину подходим. Зацепился взглядом за мыс сопки Лузанова, крикнул в говорильник:

— Боцман, право руля, ещё. Так держать. Поймал румб на компасе? Так и держи.

Спустился в машинное. Самосвальчик лежал спиной на пайолах, сунув руку под брюхо двигателя.

— Что творим?

— Клапан масляного насоса поджимаю.

— Зачем?

— Давление падает.

— От чего?

Мишка плечами пожал.

— Уровень проверить ума дефицит?

Глянул на расходомерное стекло и ничего там не увидел.

— Смотри сюда, Пятница.

— Прости, начальник, недодумал.

Взял канистру, воронку, ключ от пробки и поднялся на палубу. Сунул воронку в горловину, опрокинул канистру — всё на ощупь: ни черта не видно. Бежит, не бежит, мимо или в горловину? Поднялся на мостик к боцману:

— Включи палубное.

— Не положено на границе.

— Тогда я тебе всю палубу маслом залью — хрен отмоешь.

Боцман включает освещение по катеру, и мы с ним видим сексуальный поединок мичмана Герасименко с женой начальника ПТН. Сундук привалил даму к бронещиту зенитного пулемёта, взгромоздил её согнутую в колене ногу на своё предплечье и…. Мне показалось всё это не интересным. Спустился к маслоналивной горловине. Гераська летит, взбешённый ужасно:

— Ты что творишь, гибала ушастая? — и хвать меня за шиворот.

Я толкнул его в грудь:

— Да пошёл ты!

Гераська побежал спиной вперёд и, кажется, сел на задницу. Но мне было не до него — я чуть было не уронил открытую канистру на палубу. Вот было бы делов. Склонился над воронкой и чувствую — кто-то шарк по моей спине. Вижу мичмана Герасименко в красивом акробатическом прыжке летящим за борт. Бросил канистру — чёрт с ней, палубой — и едва успел схватить сундука за ботинки. Голова его болталась ниже привального бруса, и руками он махал нелепо — не за что ухватиться. А я прижимал его лодыжки к груди и чувствовал — не вытащу, тут бы удержать.

Ору:

— Боцманюга!

Теслик стопорнул штурвал и ко мне. Вдвоём вытащили сундука из-за борта, оцарапав брюховину о леера. Гераська и спасибо не сказал, весьма мрачный поплёлся в каюту. Спускаясь, крикнул из люка:

— Боцман, возвращаемся.

Теслик поскользнулся на пролитом масле и разразился отборнейшим матом. Сунул кулак мне под нос:

— Завтра с Самосвальчиком языками вылижите.

Со второй попытки из второй канистры мы с Мишкой масло всё же залили. Снизили ход до «среднего», отыскали на картинке РЛС Белоглинянный и побрели обратно, каждый час корректируя курс. На рассвете пришвартовались рядом с 68-м. Легли отдыхать, а гости потихоньку разошлись.

Утром, поднявшись на палубу, Таракан, как ни в чём не бывало:

— Оленчук, приберись в каюте.

Вано сунулся, было, и выскочил, зажимая нос:

— Всё облёвано — и пайолы, и рундуки, и стол.

Сели завтракать. Таракан:

— Оленчук, накажу.

Я подумал, пришло моё время — пан или пропал.

— Командир, уберу — я не брезгливый, но и ты будь готов к диалогу с капитаном Тимошенко.

Таракан ложку уронил.

С того дня обращался к нему на «ты» и звал командиром, без всяких там товарищей. А в каюте он прибирался сам.