Три напрасных года

— Сразу идём к бабке-опекунше и просим согласия — Галке ещё нет восемнадцати.

Экипаж весь переживает и Таракан. Понятно — не каждый день встречаются с Джульеттами Ромео. А меня, ясное дело, зависть лютая гложет.

Издали видим — фигурка на пригорке платочком машет — у Курносого слёзы по щекам. В дембельскую форму облачился, конец швартовый на кнехт вяжет. Вязать-то вяжет, да не получается — руки в пляс пустились.

Ткнулись в берег, сходню бросили. Мишка на берег, мы с бака смотрим, о швартовке забыли. А девушка на грудь моряку не кидается — на корточки опустилась и ладошками лицо прикрыла. Мы все на берег. Я перед ней на колени пал, по волосам погладил, чуть касаясь — сколько нежности хватило — говорю:

— Что случилось, солнце моё?

Она плачет и сквозь слёзы:

— Не тот, не тот Миша!

Вот так, друзья мои, жизнь разрулила — я девушку охмурял в письмах, Курносый самонадеянно влюбился, а она о Самосвальчике мечтала.

Уехал Терехов холостым. Самохвалова перевели в первое звено, старшим мотористом на ПСКа-67. А Галю Дейнеко я потерял из виду — как оказалось, навсегда.

Много позднее, на закате лета, попытался прорваться на катер некий мужичонка:

— Есть дембеля из одиннадцатой роты?

— Вот он, весь перед тобой.

— Родной ты мой — дело есть на миллион. Слышь, парень, оставайся на Ханке — катер дам «Дельфин», квартиру. Любая красавица будет радая…. А хочешь свою вези. Откуда родом-то? Всего делов — раз в день пройтись по-над берегом до Новокачалинска, насыпь железной дороги осмотреть на предмет осыпи и подмыва. Зимой, правда, на лыжах — но для здоровья шибко полезно…. Оставайся, а…?

«Дельфин» — катер проекта 1390, мы его в Анапе изучали. Так что….

Слушал железнодорожника из Владика, купаясь в лучах внимания, а потом решился.

— В Спасск-Дальнем учится в техникуме-интернате девушка Галя Дейнеко. Уломаешь её замуж за меня — считай, договорились….

— Да я…. Да я её…. — мужик разволновался. — Да за такого парня…. Я мигом. Жди вестей.

И я ждал, но напрасно — то ли альтернативу мужик на катер приобрёл, то ли Гали не нашёл, то ли не уговорил….

Ещё по теме…. Дома срезал с дембельской формы галуны, завернул в платочек боевые награды, сервировал бутылкой водки и отправил посылку на Ханку, подписав: «Самохвалову». Мишка в ответ благодарственное письмо. Завязалась переписка на полгода. В последнем прозвучало:

— Ждёт Нинок (это подруга его гражданская), мамашки готовятся к свадьбе, а я к Галке прикипел — сил нет оторваться. Что посоветуешь, командир?

Что посоветовать, Мишаня? Отдай мне Галку и дуй к своей Нинке — я ради этой девушки готов бросить институт и тужиться сундуком на Ханке.

12

— Ваше благородие господин Начальник

Что кипишь передо мной, как закопченный чайник?

До смерти надоели наезды твои

Не везёт мне в службе — повезёт в любви.

Кабанчик допрыгался со своим Воззванием. Моё выступление на краевой комсомольской конференции осталось выступлением — посудачили и забыли. Все забыли — замполит помнил. Речугу, которую для меня написал, переработал в Воззвание и рассылал повсюду — в газеты, журналы — где его могли опубликовать и прославить имя автора. Вряд ли соображал, какую фигню затевает — как она, вернувшись бумерангом, вдарит по его карьере. А она вернулась и вдарила….

Нагрянула к нам комиссия с проверкой — четыре майора-погранца и один каплей из морских частей. Москвичи, должно быть, из Генерального штаба, или кто там курирует погранвойска — КГБ что ли? Шерстили весь округ, а как на Ханку не заглянуть, если она вопила на всю страну — вот я какая! Заглянули. Собрали все катера в базе, и давай гонять экипажи по нормативам БП и ПП. Помните первый пограничный документ, на который ссылался в подготовленной для меня речи Кабанчик?

«…. допустить, чтобы на одну минуту она (граница) не охранялась вооружённой рукой, это значит, совершить преступление».

Так вот, ни на одну минуту осталась граница без присмотра, а на трое суток, двое из которых приезжие выжимали из нас все соки, пытаясь понять, что ещё кроме бахвальства и наглости за упомянутым Воззванием.

В первый день привезли нас в погранотряд и дали старт на гаревой дорожке стадиона. Мы как строем рванули, так и прибежали, уложившись в норматив — сказалась спортивная зима. Потом Валя Тищенко, боцманюга с 66-го, с третьего маха на турнике вышел в стойку на руках, повертел «солнце» без страховки и эффектно приземлился с кувырком или — как его? — сальто в воздухе. Вот и все наши показатели по физо. Немногие уложились в нормативы с выходом силой и подтягиванием. Сундуки народ порадовали — болтались, как сосиски. Возмущению их не было конца, что принародно погнали на снаряды.

Строевую сдали — ни шатко, ни валко: без блеска и неудач.

Во второй день засели в пассажирках для сдачи зачётов по теоретическим дисциплинам — морская, пограничная, уставы и прочая, прочая, прочая…. вплоть до политической. И вот тут мы поплыли. Как из Анапы прибыли, никто книжку в руки не брал, никаких инструкций, кроме вахтенного, дневального да дежурного, не читал. С нами даже политзанятий не проводили. И сказалось…. От глубины наших знаний изумлением полнились глаза приезжих. Отчаявшись получить от Мыняйлы хоть какой-то вразумительный ответ, майор-москвич спрашивает:

— Дети у Ленина были?

— Да, — глазом не моргнув, отвечает хохол. — Двое: Петро и Маняша.

Казалось, прикалывается — но, уж больно обстановка не та, чтобы так шутить с проверяющим. Майор желваками играет, недобро на Толика взирает. Спецвойска — шутки в сторону. Метлой поганой недостойных.

— По специальности, какой класс? Кого обучили работать на РЛС?

Меняйло пошарил вокруг растерянным взглядом:

— Так…. Это…. Командир может.

— Понятно. Из экипажа кого?

Плечи хохловские на уши нацелились — какого, мол, тебе рожна? Но тут его взгляд пал на меня:

— Антон вон может. То есть старшина первой статьи Агапов работает на РЛС самостоятельно.

Глазные яблоки майора, как мельничные жернова, перекатились по орбитам и уставились на меня.

— Моторист? Что ещё можешь?

— Всё! — бесстрастием на его пренебрежение.

Кажется, Первый Пётр писал инструкцию для подчинённых — глуповатый вид и взгляд, опущенный к полу, лишь тогда гарантирован успех у начальства. А он мне нужен, успех у этого столичного хлыща? Наши взгляды, как стальные клинки, рассекли пространство и со звоном встретились. Наступила гнетущая тишина….

Наверное, зря перед майором выпендривался — захоти, он всегда бы нашёл тему, по которой меня можно вздрючить. Быть может, он её уже обдумывал. Каплей вмешался:

— Командир катера убит. Экипажу боевая тревога.

Сказал тихо, без привычного огня, срывающего нас с места на боевые посты. Но вводная прозвучала — её надо выполнять. Мы переглянулись с боцманёнком — кто? Он чуть заметно качнул головой — нет, не он. Впрочем, логично — он в матросском звании, на катере вторую неделю. Нет, не он.