Три поцелуя

Михай же в Лондоне не испытывал никаких мук совести. «Лучше пусть они будут животными в шкурах животных, думал он, нежели в облике людей». Сидя в углу, он наблюдал за тем, как Язад утешал беременную девушку, видел, как она съежилась, словно затравленный зверь, напуганная светом костра. Она была потрясена до глубины души. Он вспомнил ее локон в амулете на цепочке Королевы и вспомнил о цвете волос юноши, как его выследили и поймали из-за этого цвета, и он ничего не почувствовал к тем Друджам, что остались в крепости.

Он долго разглядывал выпуклый живот ижи и представлял себе, какое безмолвное переплетение души и анимуса сейчас творится в нем, подобно корням соседних растений в почве. Он ушел через окно, оставив девушку на попечение Язада.

Ему оставалось только ждать.

Эти четырнадцать лет стали самими длинными в его долгой жизни. 

Глава шестнадцатая Прах и пепел

— Однажды, много веков назад, — сказал Михай тихим, напряженным голосом, прижимая Эсме к груди, когда она корчилась и кричала от боли, — секта верующих тайно отправилась к дахме [19] , стоявшей за их городом. Это не место для живых. Это была высокая одинокая башня тишины, где оставляли мертвых, чтобы их гниение не осквернило ни священную землю, ни священный огонь. Это было место стервятников и загадок.

19

Дахма — погребальные башни, возведенные на холме для захоронения умерших по зороастрийскому обряду

— Луна освещала влажные кости мертвых и верующие решили больше не умирать. Но они были не просто верующими, эти черноволосые мужчины и женщины. Они были колдунами, теософами и учеными. Среди них была женщина с умом острым как лезвие обсидиана, блестящим как луна. Тайны раскрывались перед ней, как цветы, и открывали ей свои безмолвные сердца. Тайны сами летели к ней из мириад звезд, а она привечала их, притягивала к себе с неба и формировала из них новую веру, одаривая себя и своих последователей силой и бессмертием.

— Но старый бог не хотел этого. Он забрал их души и положил на камень, и заставил их выбирать между тем, что он дал им, и тем, что они сумели добыть сами. Женщина сделала свой выбор.

— Она выбрала бессмертие и остальные последовали ее примеру. И тогда Бог сжег их души, а пепел развеял по ветру. Он назвал их Друджами. Демонами. Он затуманил их воспоминания, отобрал у них детей, чтобы те выросли где-то в другом месте, состарились и умерли как люди, а Друджей бросил в горах, где те могли «наслаждаться» своим бессмертием среди неприглядных ландшафтов, которые были так созвучны с пустотой, поселившейся в них. Он сказал им, что по скончанию веков они будут очищены огнем, когда весь мир будет преображен светом. Если они к тому времени сумеют собрать воедино свои развеянные по всему свету души, то и они преобразятся. Если же этого не произойдет, то они навсегда погрузятся в бездну хаоса. И пока они не найдут свои души, огонь, сказал он, священный будет для них анафемой. Даже пепел может сжечь их.

— Он рассказал им все это, но их разумы затуманил морок, и они забыли все, кроме страха перед святым огнем и пеплом, но не причину его.

— Они забыли о своей человечности и о детях, которых вырвали у них прямо из рук. Они позабыли пепел своих душ, который был как пыль на коже мира.

— Прошли столетия. А они все жили и жили. Они устали от бессмертия, но больше ничего не помнили. И однажды произошло нечто, что заставило одного из них обнаружить все, что было забыто.

У Михая на это ушло тринадцать циклов хатры, тринадцать душ крепко-накрепко переплелись с его анимусом, дабы прах его души собрался в единое целое, принося с собой воспоминания, по кусочкам. Люди-сосуды были для него не просто оболочкой, не просто семьей. Это было новое племя, распространившееся по всему миру, в Лондоне, Астрахани, Джафне, Нью-Йорке и других местах. И как и он, они были новым творением.

Они, как и Эсме, проживут несколько веков и умрут как люди, с целостными душами.

Михай заметил, что цвет глаз Эсме вновь начал меняться. Бледно-голубой сменился на белесый цвет, а следом глаза потемнели. Она судорожно вздрогнула и истошно закричала. Этот крик был полон муки, и он не иссякал до тех пор, пока горло девушки не начало болеть. А затем она затихла. Девушка лежала неподвижно, глаза ее были открыты, они будто остекленели, ее карие глаза. Михай погладил ее по щеке и прошептал ей на ухо, но не волшебные слова на языке Друджей, а простую английскую колыбельную.

А за его спиной Королева Друджей медленно повернула голову.

Михай посмотрел на нее. Их взгляды встретились.

— Михай, — прошептала она.

— Мажарин, — сказал он. — Любовь моя. — Его голос дрожал.

На ее лице промелькнуло смятение. Ее взгляд упал на Эсме, все еще лежащую на руках Михая. Когда она снова посмотрела на Михая, в ее глазах было только недоумение.

Михай встал на колени и осторожно положил Эсме на пол.

— Моя Королева, мне многое нужно тебе рассказать, — сказал он. Он слышал страх в собственном голосе.

Она всегда обладала неистовым источником силы, даже когда была его женой и родила Арзу и Лилию. На свете еще не было волшебницы могущественнее; без нее их бессмертие было бы невозможным. Не было бы Друджей. Мажарин была ересиархом, который разгадывал загадки. Она создала новую магию, которая разозлила старого бога. И Михай подумал, что в конце концов она вспомнит об этом. Он боялся, что теперь у нее будет достаточно человечности, чтобы горевать о том, что она сделала, но недостаточно, чтобы любить его.

Вой зверей заглушил последний душераздирающий крик Эсме. Теперь, когда Мажарин в замешательстве смотрела на Михая, одно из чудовищ за дверью издало протяжный стон. Мажарин плавно поднялась на ноги, словно и не было никаких четырнадцати лет неподвижного сидения в одной позе. Она стряхнула пыль со своих шелковых одежд и смоляных волос, и та облаком поднялась вокруг нее.

Эсме попыталась сесть.

Михай переводил взгляд с девушки на женщину. Два прекрасных, испуганных лица, отличающихся друг от друга, как день и ночь, золото и слоновая кость, соединились навсегда, даже если они еще не осознали этого. Эсме издала звук, похожий на писк котенка. Михай был между ними. Его душа тянулась к Мажарин. Ему хотелось только смотреть на нее, но он опустился на колени, обнял Эсме и помог ей сесть.

Мажарин посмотрела на серебристые веки на стене и увидела, что те сгнили. Под дверью взывали чудовища и Королева повернулась в направлении двери. Михай видел, как закипала в ней ярость, когда ее воспоминания постепенно упорядочивались. Ее губы побелели. Она пронеслась мимо Михая к двери. Он держал ключ в кармане, но она в нем не нуждалась. Одним шепотом она сорвала дверь с петель, и та с грохотом полетела вниз по обрушенному мосту в пропасть, увлекая чудовищ за собой. Их длинные лапы поглотила тьма. Иные сумели уцепиться за шпиль. Их руки крепко ухватились за дверной проем.

Михай наблюдал за происходящим, затаив дыхание. Эсме зажмурилась и прижалась крепче к нему. Мажарин стояла подобно разъяренной богине, она прошептала еще одно слово, скорее даже прорычала, и чудовищ будто оторвало от шпиля какой-то огромной невидимой рукой. Они сорвались как пауки, не сумев удержаться за собственную паутину, и полетели вниз. Их вой поглотила тьма. Мажарин вышла из Обители и увидела, как перед ней расстилается опустошенная цитадель. Чудовища цеплялись за все, что только могли, истощенные, скулящие. Камни крошились под их длинными белыми руками. Мажарин прерывисто и быстро задышала. В ее глазах появился стеклянный блеск нервного возбуждения.