Три поцелуя
Шрифт:
— Михай, — прорычала она, обнажая клыки, и развернулась к нему.
Но он исчез, как и Эсме. В крепости уже четырнадцать лет в солнечных лучах кружилась только пыль. Обитель была пуста.
Королева Друджей завопила и ее вопль разнесся эхом по всему Тэджбелу. Далеко в лесу некоторые животные услышали его и обрадовались. На каменных стенах и шпилях чудовища съежились. Они помнили ее, но смутно. Их голод был сильнее, чем страх. Они продолжали приходить. Обуреваемая яростью, она встретилась с ними. Боль и смятение увеличили силу, которая была как ураган и сметала все на своем пути.
Глава семнадцатая
Ожидание
Несколько недель спустя Михай
— Прости, — прошептал он ей в спину, но она, казалось, не слышала.
Он вошел в библиотеку и вытащил из кармана отрезанную косу Эсме. Девушка сидела в глубоком кресле у окна и смотрела на улицу. Михай размотал косу и помахал ею, заставив девушку вынырнуть из того забвения или воспоминаний, в которых блуждала. Она заморгала.
— Мои волосы, — печально произнесла девушка.
— Тебе понадобилось четырнадцать лет, чтобы отрастить их, — сказал он. — И ты оставила их просто висеть на люстре? Безрассудство.
— Это не я, — возразила она. — Мама…
— Знаю. И если ты повернешься, то я верну их на место.
— Не шутишь? — спросила она, испытывающе глядя ему в глаза.
Михай улыбнулся и кивнул. Эсме поддалась вперед и повернулась к нему спиной. Она услышала его шепот, почувствовала легкое шевеление на затылке, а потом вдруг вес ее волос увеличился, и голову резко потянуло вниз, как весы на рынке, когда на них падают яблоки. Она протянула руку за спину и потрогала косу. Ощущение было таким, будто ее никогда и не отрезали.
— Я уже и забыла какая она тяжелая, — сказала она, совершенно не удивившись этому магическому дару.
Недавно ей сказали, что она проживет сотни лет. Отныне ей будет трудно удивляться.
Она спросила:
— Маме ты тоже вернешь волосы?
Михай покачал головой.
— Она не хочет, чтобы я к ней прикасался.
Эсме молча смотрела на него. Она поняла, что все еще видела его через призму воспоминаний Королевы. Она вспомнила зимний поцелуй, как будто ее собственные губы коснулись его, и она вспомнила и другие вещи, гораздо менее приятные, например, ощущение вторжения Королевы в душу ее матери. Язад хотел помочь стереть ей эти воспоминания. «Гипноз, — сказал он, держа кристалл на серебряной цепочке. Кристалл мерцал и переливался. При этом он улыбался, словно их ждало великое приключение».
— Ну… спасибо, — сказала она, проводя пальцами по косе, которая теперь висела у нее на плече.
— Пожалуйста, — ответил Михай. Он развернулся, чтобы уйти.
— Михай, — произнесла Эсме.
— Да?
— А остальные Друджи, чьи души развеяны по всему свету, — медленно проговорила она. — Ты… им… тоже поможешь?
— Помочь им? Не знаю… — ответил он. Сама мысль ошеломила его. Было еще много цитаделей и сотни Друджей. «Помочь им», но как? Он не знал. Мажарин разумеется могла бы, если бы она нашла бы его и поняла, что есть хатра. Но пока это оставалось лишь надеждой. Прошли недели, и теперь страх перед тем, что она может с ним сделать, полностью утих и сменился страхом, что она не сделает ничего, разве что восстановит Тэджбел и останется там, игнорируя человечность, которую он подарил ей. Что подарила ей Эсме. Эсме тоже ждала ее. Хатра была странной штукой; она могла ненавидеть Королеву Друджей, которая совершала ужасные поступки, творила страшные вещи с ее матерью, но она по-прежнему чувствовала какую-то пустоту внутри, что-то беспокоило, будто в ней произошел какой-то надлом.
Михай слегка коснулся макушки девушки и вышел. Он покинул дом Язада и побрел по городу, вдыхая запах людей вокруг себя, спешащих по своим делам, то и дело сталкивающихся,
ощущая энергию этого людского потока. Когда Михай напитался этим, он подобно ящерице взобрался по стене церкви и взгромоздился на шпиль, оставшись наедине с небом.И продолжил ждать.
Мэб и Эсме вернулись в свою квартиру и к своей прежней уютной ничем не примечательной жизни, хотя, конечно, для них уже больше никогда ничего не будет прежним. Мэб смотрела на свою любимую дочь настороженно, словно больше не знала ее по-настоящему. Мысль о том, что все это время, пока она верила, что если они будут соблюдать осторожность, им не грозит опасность, Эсме носила в себе мучителя Мэб… Это был шок, с которым не так-то просто совладать. Все ужасы ее юности были заново раскрыты, усугублены предательством. Это предательство и шок стали фоном и декорацией ее разума; любая другая мысль, которая ненароком посещала ее, походила на актера на замену, который никогда не задерживался. И всякий раз за этим стояло предательство. Разум постоянно возвращал ее к чувству предательства, и оно всегда являлось неожиданно, ударяло в живот и выбивало весь воздух из легких.
Язад объяснил, что Эсме и Королева Друджей были связаны узами, которые Мэб никогда не поймет, узами, которые будут жить еще долго после ее смерти. Ее дочь и ее враг делили одну душу, и когда-нибудь, предупредил ее Язад, Мажарин придет.
Мэб вздрагивала от каждого звука, почти не спала из-за кошмаров, смотрела на улицу только через щель в занавесках, страшась того самого дня, но он все не наступал, и постепенно они вернулись к некоему подобию нормальной жизни — более нормальной, чем была их жизнь раньше.
Их солонка с бриллиантами сгинула на корабле в Марселе, но Язад дал им еще драгоценных камней. Это он их присылал. Он также убедил Эсме поступить в небольшую частную школу недалеко от их района, и она начала проводить свои дни с другими девочками. Поначалу она чувствовала себя скованно, но в школе учились по большей части точно такие же застенчивые девочки, любящие чтение. И впервые она узнала что такое дружба. Оказалось, что она талантливая скрипачка, которая быстро превзошла школьного учителя музыки, поэтому для нее наняли частного репетитора. На день рождение одной из девочек, они устроили чаепитие. Она принесла упакованный в красивую бумагу подарок, съела кусочек торта, и даже потанцевала с мальчиком… но только раз. Она не наслаждалась ощущением его тяжелых рук на своей талии. Она подумала о другом прикосновении, легком, незаметном: о том, как мальчик из цветочного магазина держал ее косу в руке, когда стоял позади нее в очереди в пекарню. Казалось, это было так давно. При воспоминании об этом губы Эсме изогнулись в улыбке. После чего она резко отпрянула от партнера.
Несколько дней спустя по дороге домой из школы она остановилась, чтобы купить маме цветы. За прилавком стоял тот самый мальчик. Увидев, как она вошла, он покраснел. Он был блондином с голубыми глазами, но темными как море, а не ледяными как у Друджей, длинные светлые ресницы, и кожа у него была белой, а щеки розовые, словно тетушки да бабушки, завидев его, не удержались да вдоволь потрепали его за них, и румянец так и остался. Он то и дело запинался, когда помогал Эсме собрать букет, доставая цветы из ведер.
— Космея? — спросил он. Она кивнула, тихо добавив: — И, может быть, несколько лилий.
— Люпинов? — спросил он, поднимая веточку с голубыми цветами.
Они не могли придумать, что сказать, кроме названий цветов, и это казалось своего рода языком. Хризантемы, циннии, дельфиниум, кружевная веточка гипсофилы.
Отдавая ему деньги, Эсме выпалила свое имя и закусила губу.
— Том, — ответил мальчик, вновь покраснев.
Вот и все. Эсме вышла с цветами, прижимая их к груди, коса раскачивалась из стороны в сторону. Свернув за угол, она все еще улыбалась. Возможно, подумала она, на следующей неделе снова купит маме цветы.