Три портрета одной семьи
Шрифт:
— Ты что хочешь сказать, что мы теперь должны смотреть на свои планы, на свое будущее по-другому? Через призму нашей семьи? — ужаснулась она своей догадке.
— Думаю, что — да. По крайней мере, надо попробовать посмотреть на них глазами семьи. Всё ли в порядке в семье, если мы успешно двигаемся по своим личным стратегиям, но нам это не приносит той радости, на которую мы рассчитывали? Ты же сама о концерте так говорила.
— Да, я говорила. И вполне искренне. Что же, по-твоему, я должна принести свои планы в жертву семье? Это неверно, так я не буду счастлива. И тебя запилю: «Вот, я положила на тебя свои молодые годы, а ты ничего не достиг». И так
Она помолчала и продолжила:
— Я думаю, что на алтарь семейного счастья нужно каждому положить что-то важное для него лично, причем добровольно положить и без сожаления, понимая, что отдача будет такая большая, какую он не получит, думая только о максимизации своего честолюбия, даже и поддержанного второй половинкой.
Они молчали. Как долго назревал такой разговор и вот он получился. Это было удивительно.
— Будем включать мозги и смотреть в общее будущее через семейную призму? — улыбнулся Виктор.
— Придется, коль порознь нам счастья нет, — улыбнулась и Лера. У нее опять голова начала побаливать, наверное, от серьезности разговора. Ещё бы — речь шла о том, как им не разбежаться в разные стороны. «Это просто невозможно», — молча, но твердо решила она.
— А ты готов, если потребуется, отказаться от капитанства?
Он молчал.
— А я, вроде, готова корректировать свою линию жизни через призму семьи. Страшный зверь эта твоя призма семейного счастья, — пошутила она, сделав гримаску ужаса.
Они еще не знали, что пройдет немного времени и сама жизнь займется корректировкой их личных планов. Не зря говорят: «Хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах на будущее».
Во время одного из матчей Виктор получил травму, неудачно столкнувшись с центровым команды-соперника в борьбе за мяч. Пострадали они оба. Виктор быстро поправился, но со временем плечо стало давать знать о себе, рука к концу игры тяжелела и плохо слушалась. Начались обследования, консультации. Лечебные процедуры приносили кратковременный эффект. Он вроде бы и играл, но не по-настоящему, больше берёг силы. В конце концов, врачи вынесли вердикт: лечение долгое и вряд ли приведет к значительному восстановлению формы, профессиональные нагрузки не показаны. Тренерской работой заниматься можно, и в повседневной жизни рука вполне работоспособна, «не отсохнет», как обнадёжил его один из травматологов.
В команде отнеслись к его уходу по-разному. В основном сожалели об этом и поддерживали. Капитаном стал Фрол. Он отнекивался, но после разговора с Виктором согласился. Друзья часто встречались. Виктор ходил на стадион по-прежнему: и тренировался и помогал советом начинающему капитану. Он присматривался к своей будущей работе. Рассматривал несколько вариантов: и работу спортивным комментатором, и обозревателем спортивных новостей, и популяризатором истории спорта в регионе. Даже судейство было на примете и работа в департаменте спорта. Оказалось, что жизнь по ту сторону спортплощадки не просто существовала, но была даже разнообразной.
Егорыч тоже не забывал своего любимого ученика. Он сказал:
— Года через два собираюсь «на пенсию» — тренером в молодежку. Тебя возьму помощником. А ты пока учись. И не удивляйся — мне помощник нужен современный, со знаниями, чтобы работать на перспективу!
Виктор сходил на кафедру спортивной академии. Обсудив всё с Егорычем и получив поддержку руководства клуба, поступил в магистратуру и начал учёбу.
Лера отнеслась спокойно к слому его карьеры. Она терпеливо выслушивала его жалобы
и сожаления, стараясь направить мысли и мечты Виктора в будущее. Она обрадовалась, что он будет учиться, стала называть его «наш магистр». Он говорил, что нет худа без добра, что теперь он будет ходить на все ее концерты и даже на гастроли поедет вместе с ней. Она улыбалась и покачивала головой:— Знаешь, я как-то охладела к гастролям.
— Это из-за меня, чтобы не оставлять один на один с сомнениями?
— Да нееет же, — мягко успокоила она его. — Мне всегда нравилось рассказывать детям об арфе, показывать ее возможности. Знаешь, как они радуются и удивляются всему новому и интересному, необычному.
Виктор знал, что Лера с удовольствием работает на детском абонементе «Рассказы о симфоническом оркестре». Не только играет, но и ведет программу, много всего придумывает, играет с детьми, они чуть-ли ни хороводы водят на сцене.
Вскоре в их семье произошли и другие перемены. Как-то он пришёл на игру «Метротрамовца» и, зайдя в раздевалку, приветственно стукнул Фрола по спине:
— Хочешь огорошу? — широко улыбаясь, прокомментировал он своё энергичное приветствие.
— Давай, — откликнулся Фрол.
— Я готовлюсь стать отцом!
Друг аж присел на корточки и задорно рассмеялся.
— Хочешь огорошу? — в свою очередь спросил он, вставая. — Я тоже скоро буду отцом!
Оба «огорошенных» дружно захохотали. В капитаны? — так вместе, в отцы — тоже вместе!
Прошли годы. Дата серебряной свадьбы подошла как-то незаметно. Среди своих пошли расспросы: «Как собираетесь отмечать?»
Решено было не устраивать помпезное пиршество, а пригласить только близких друзей: Фрола с женой Настей, детей обеих пар и старого тренера. Начало августа, как дата, и ведомственная база отдыха, как место, идеально подходили для тихого задушевного праздника, «камерного», как выразилась Лера.
Это было время отпусков, которые они проводили на клубной турбазе. Неподалеку от турбазы располагался и летний тренировочный комплекс спортшколы.
Традиционно молодое пополнение в клуб набирали из спортакадемии, с которой у двух ведомств, метростроя и вуза, были кадровые связи. Спортсмены в процессе своей карьеры двигались то из вуза в спортклуб, то обратно — преподавать, когда карьера спортсмена заканчивалась. Так пришли в клуб и Фрол с Виктором, подружившиеся еще на студенческой скамье.
Потом силами энтузиастов из тренерского состава была организована спортшкола, или молодежка, специально для подготовки молодых метротрамовцев. Её возглавил Артем Егорович. Последнее время, когда он передал «бразды правления» в крепкие руки среднего поколения, Егорыч безвылазно жил на базе. Зимой сторожем и дворником, как он выражался, «смотрителем». А в сезон, когда база заполнялась спортсменами и иже с ними, он становился комендантом. А сторожей и дворников нанимали на сезон. Егорыч контролировал все условия для протекания рабочих процессов. Заселение, снабжение, питание были в поле его неусыпного бдения.
На серебряный «медовый месяц» друзья выделили неделю в первой декаде августа. На это время обе пары переселились в ведомственные домики на берегу Волги. Егорыч же остался на базе молодежной сборной, откуда наведывался к ним почти ежедневно, ближе к вечеру.
Вот и сегодня они услышали приветственное позванивание колокольчика его велосипеда, и к их небольшому костру по влажному прибрежному песочку подъехал Егорыч.
— Что, архаровцы, приуныли? — улыбнулся он, крепко пожимая протянутые руки.