Три портрета одной семьи

— Что нового в молодежке? — в свою очередь поинтересовался Виктор.

— Все нормально. Рыбы-то наловили?

— Да где наловили, а где и добыли. Хозяйки что-нибудь придумают. — Виктор махнул рукой в сторону домика.

— Пойду-ка поздороваюсь с дамами, — сказал Егорыч и направился к домику.

Виктор был равнодушен к рыбалке, Фрол же любил это дело и ему было досадно признаваться в неудаче. Задетый за живое, он наклонился к костру и принялся молча шевелить палкой догоравшие дрова. Виктор, не заметивший смены настроения друга, провожал взглядом Егорыча, который не спеша толкал велосипед на пригорок.

— Надо бы Егорычу электровелосипед раздобыть, — заметил Виктор.

— Да есть у нас на базе электровелосипеды, он сам не хочет, говорит, что надо держаться в форме, — проворчал Фрол, откладывая палку в сторону.

Старый тренер был сторонником четкого распорядка дня и строго гонял мальчишек из спортшколы за его нарушения. Те роптали в ответ, кто прямо возмущаясь, кто, молча, но слушались. Сам он не нарушал режима даже в самые трудные для него дни.

— Хорошо держится старик, — в ответ на свои мысли сказал Виктор. — Сколько лет они прожили с женой?

— Не знаю… много, — отозвался друг, — его работа держит.

Жена Егорыча еще в молодые годы заболела астмой. Он возил ее по санаториям и домам отдыха. Из каждой поездки старался привезти что-нибудь оздоравливающее: дыхательную систему, народное средство или редкое лекарство. Они долго боролись с болезнью, но недавно болезнь забрала ее. Детей у них не было, и Егорыч остался один. Его домом стал спортлагерь молодёжки, а семьей — все его обитатели.

— Знаешь, — продолжал Фрол, — я думаю, когда пройдет много лет, Егорыч станет совсем стариком и будет сидеть в своем флигеле, он организует там музей «Метротрамовец, вперед!» или как-то так. Будет прогонять через него архаровцев до тех пор, пока они не проникнутся командным духом.

— Точно, на него похоже, — улыбнулся Виктор. — Дело хорошее. Небось, много всего можно насобирать для музея. И открыть его к какому-нибудь юбилею клуба.

— Да, — усмехнулся Фрол, — только начать и кончить.

— Вот ты и начни собирать. Мы поддержим.

— Не любитель я всяких дат, ты — другое дело, — намекнул Фрол на серебряный юбилей друга.

— Это Лера озаботилась семейной историей, — отмахнулся Виктор. — А вы с Настей когда будете отмечать свой юбилей?

— Не знаю. Это как считать, — Фрол заволновался и опять принялся ворошить угольки.

За три первых года знакомства Фрол и Настя успели сыграть свадьбу, разругаться, разойтись и снова сойтись.

— А что вы разбегались? — поинтересовался Виктор.

— А шут его знает. Дурак был. Попервоначалу думал — она такая рыжая веснушка жизнерадостная, уютная такая пампушечка, всё с ней будет нипочем. Оказалось — и реветь белугой может, и покрыть матерком у нее не заржавеет. Стал нос на сторону воротить, искать свою фею, значит. Отец смотрел, смотрел… Когда разошлись, сказал мне: «Чего кобенишься? Твоя баба!». Я подумал, что и, правда — моя. Пошел с повинной. Пустила и ни разу не упрекнула за прошлое. А второй раз расписались уже после того, как первого родили.

— Да, Санта Барбара, — улыбнулся Виктор.

— Это у вас с Лерой всё просто, — отозвался друг.

— А мы ведь тоже чуть не разбежались, — возразил Виктор.

— Не помню такого, — признался Фрол, — ну-ка колись. Это когда травму получил?

— Нет, еще до травмы. Прожили, наверное, чуть больше года. И вроде все нормально. Да только… Ты вот свою фею искал, а я свою нашел да не знал, что с ней делать. Красоты ее боялся, гляну — и ступор меня берет. Соображу, что она замечает, сразу такого «мачо» напущу, мол, нам нипочём — всяких видали. Боялся: как она заметит, так и будет из меня веревки вить, а мне в подкаблучники не с руки! А она мне подыгрывать стала, что ничего не замечает. Глаза отведет и чем-нибудь, вроде того, занята. Стали мы оба притворяться. Да это — до поры до времени.

Приходит как-то Лера после концерта, как всегда, нарядная. С цветочками и улыбается, глаз не отвести. Смотрю на нее, как баран, а она глаза не отводит, прямо смотрит и улыбка победная какая-то. Дурь мне в голову ударила, да еще голодный после тренировки, набычился и брякнул, как выплюнул: «Дома жррррать нечего!». Она цветочки поудобней в руку взяла, медленно замахнулась и меня по морде букетом жах! Букет разлетелся, а она еще раз уже ладонью приложилась от всей души. Потом медленно повернулась, сумочку свою взяла и хлопнула дверью. Только каблучки по лестнице цок-цок-цок. Ушла! Как это прозвучало в мозгу, не поверишь, так я по стенке и сполз на корточки. Сижу и пытаюсь понять, что это было? От чувства беды голова шумит. Бежать за ней, не бежать? Видать, допёк я ее до последней точки. Вот чем наше притворство обернулось. В конце концов, решиться надо на что-то — рубить комплексы!

Стало у меня в голове проясняться. Сам себе говорю:

— Пришла к тебе красивая женщина. К тебе, болван, пришла. Веселая и нарядная, как весна. А ты что? Жрррать подавай! Вспомнить страшно, и как она меня терпела?

Фрол слушал с удивлением. Он тоже не ожидал от Валерии такого. Вот его Настя — другое дело: приложила бы, так приложила. Он потер скулу.

Если бы Лера их в этот момент услышала, то подумала бы: «Ясное дело — мужики, только о тычках и ссадинах вспоминают». И ошиблась бы она. Мелкая тонкая деталь может мужчину очень сильно ранить: навсегда уходящие родные каблучки душу пробивают навылет, как пулеметной очередью.

— Слышу: возвращается Лера, — продолжил свой рассказ Виктор. — Мимо меня прошла с пакетом. Стала на кухне из пакета всё вынимать. Потом четко так сказала:

— Кушать подано!

А сама опять к двери! Веришь — на коленях стоял и руки целовал. А она плачет. Я себя последними словами ругаю:

— Прости, Лерочка, дурака. Ты красавица, ты волшебная красавица.

Она плачет и ко мне на пол опустилась. Понял я — не уйдет. На руки ее поднял. Туфельки сбросил на всякий случай. Не дай Бог снова услышать, как они уходят. Стал ее по комнате носить, как маленькую девочку прижимать к себе. Успокоились оба, слезы вытерли. Признался я, что красоты ее боялся и не знал, что делать, а теперь знаю! «Ты самая красивая, самая нежная, самая волшебная, я такую всю жизнь искал». И всё в таком духе твержу, как прорвало. Она тоже призналась:

— Вы ждёте от женщины тепла в доме. А откуда его взять, если ей плохо с тобой? Если она прислуга, кухарка и не больше того. Сделала — тогда всё нормально, не сделала — тогда плохо! Она же должна делать. А если ты хочешь тепла, надо, чтобы женщина его от тебя получила. Если она чувствует, что ее любят, о ней заботятся, то она неблагодарной не останется. Она ведь тоже тебя, дурака, любит.

— Вот тогда мы и поняли, что не разбежимся. Но до семьи тогда еще не додумались. Это позже получилось, когда я на её сольный концерт не приехал. Переживали сильно, — подытожил Виктор. — Пойдем, друг, нас уже заждались.

Они потушили костер и стали подниматься к домику. Им навстречу отворилась дверь и на пороге возникла Настя:

— Вот они, легки на помине. Я уж звать вас собралась.

В комнате слышался Лерин говорок, она что-то рассказывала Егорычу о своих учениках.

— Ну, архаровцы, нам за стол пора засесть, — обратился к друзьям Егорыч. — Речь держать буду. Четверть века вы на моих глазах — не шутка. Пора итоги подвести. Промежуточные! Я вам задачи на будущее наметил.

Все стали размещаться за столом, примериваясь, где кому удобней расположиться…