Три повести

Библиотекаря Глечика, к которому дал ему личное поручение Суровцев, он разыскал во флигеле деревянного домика. Как бы по недосмотру оставленный, затерялся тот в глубине двора большого, видимо построенного накануне войны, дома. Глечик настороженно впустил вечернего посетителя. Его густо зарастающее синей щетиной лицо, похожее на лицо католического священника, было вежливо и непроницаемо. Близорукие глаза под сильными стеклами очков скрывали истинное свое выражение.

— Вам лично я нужен? — спросил он испытующе. — Тут есть еще другой Глечик… настройщик.

— Мне нужен Глечик, работающий в библиотеке.

— В какой именно? — вежливо осведомился тот.

Макеев замялся.

— Вот в какой — не скажу… кажется, в библиотеке имени Короленко.

— Так. Я работаю в библиотеке имени Короленко, — ответил тот, все еще не впуская в комнату.

Макеев огляделся — каганец с фитильком в руке Глечика освещал холодные сени.

— Может быть, пройдем в комнату, — сказал он. — Николай Иванович просил достать ему одну книжку.

Минуту спустя он вошел следом за Глечиком в комнату. Бедность и неприглядность жилища поразили его, — много нищеты пришлось ему увидеть за полтора года, но такой он еще не видел. На столе, криво сколоченном из досок, стояли немытые, с остатками пищи, тарелки, и всюду густо лежала такой годичной давности пыль, что страшно было к чему-нибудь притронуться. На Глечике было осеннее заношенное пальто с обвисшими петлями и какая-то плюшевая женская шапочка, приспособленная под ермолку. Он придвинул Макееву ящик из-под консервов.

— Садитесь.

Макеев сел. Глечик продолжал стоять. Огонек каганца отблескивал в его толстых очках, и Макеев опять не мог разглядеть его глаз.

— Так. Я вас слушаю, — сказал тот учтиво.

— Я от Николая Ивановича, — повторил Макеев.

— Простите — кто такой Николай Иванович? — осведомился тот.

Макеев снова замялся: может быть, это был все-таки не тот Глечик, к которому он должен был прийти?

— Суровцев, — сказал он наконец напрямик. — Вы такую фамилию слышали?

— Так. И что же Николаю Ивановичу нужно? — спросил тот, не ответив. — Если книги, то я в данное время в библиотеке не работаю… и вообще библиотека не выдает на дом книг. А ваша фамилия как?

— Моя? Москаленко.

Глечик минуту раздумывал. Потом он подошел к двери и прислушался. Дом был пуст.

— Вы не обижайтесь, — сказал он, вернувшись. — Приходится соблюдать осторожность. Немцы подсылают агентов гестапо… у них это дело поставлено. Только дубовая работа, как и все у немцев, — впервые усмехнулся он. — Рассчитывают на угрозы, на страх… не знают наших людей. — Он прошелся по комнате, поводя шеей с большим кадыком и как бы все еще приглядываясь, принюхиваясь к Макееву. — Ваша профессия какая?

— Шахтер. Подрывник-шахтер.

— Хорошее дело, — одобрил Глечик. — Надолго ли в Харьков?

Макеев полез в карман и достал из его глубины металлическую трубочку.

— Это что? — полюбопытствовал Глечик.

— Можете такое изготовить? Николай Иванович говорил — будто вы в слесарной мастерской работаете.

Глечик усмехнулся.

— Приходится. Примуса чиним да печурки мастерим из старых вывесок.

Он осмотрел трубочку.

— Конденсатор. Николай Иванович подходящие мины придумал, — пояснил Макеев.

— Я ведь в этом не специалист, — сказал Глечик. — Покажу, если можно — сработаем.

Он прошелся по комнате, поблескивая стеклами своих непроницаемых очков.

— Время сейчас трудноватое… немцы нервничают — чувствуют, чем пахнет в воздухе. — Он все еще присматривался к Макееву и недоговаривал главного. — В самом гнезде надо жечь… в самом гнезде, — добавил он вдруг.

Макеев ждал. Но тот заговорил о другом. Только позднее решился доверить он главное.

— Вы особнячок на углу не заметили? — спросил он как бы мельком. — За железной решеткой. Раньше там детская консультация помещалась.

— Нет, не заметил, — ответил Макеев.

— Там у них сейчас штаб… генералы живут. Вот где расшевелить бы…

— А как?.. — спросил было Макеев.

— Вы же подрывник… должны понимать. — Глечик подсел к нему на ящик и снял очки: он был близорук и в такой близости от собеседника они мешали ему. — Немцы запасают на зиму уголь для отопления… а если с углем в топку хорошую штучку подбросить? — Они оба молчали минуту, только длинные худые пальцы Глечика поигрывали по столу. Фитилек каганца мигал: от завешенного, окна несло холодом. — Может, как раз к рождеству или к Новому году придется подарочек… у них там елочка, вечер святого Сильвестра, добрый Клаус офицерам подарки приносит — Клаусом у них деда-мороза зовут. Хрусталь, знаете ли, из разных домов наворованный, все блестит, пробки хлопают… — Глечик почти замечтался. — Ну, тут и подарочек от харьковских жителей… от всей души.

Он преобразился. Вся скудость запущенного жилища отступила, как бы раздвинутая великолепием этого воображаемого, на весь Харьков, спектакля.

— Можно подбросить подходящую штучку, — усмехнулся Макеев.

Он вспомнил ночь в покидаемом городе на юге, и винный подвал с бессарабским вином, и Грибова в серебряных очках…

— Подрывать приходилось? — спросил он в упор.

— Делали раз попытку, но неудачно. Я этого дела не знаю и, по правде, боюсь. Был у нас с Тракторного один старый механик… но немцы его еще три месяца назад захватили.

— Что же, можно будет подучить, — сказал Макеев, глядя на пляшущий огонек каганца. Он только теперь почувствовал, как устал за этот первый свой день в Харькове. — Вы до утра меня не пригреете?

— А как у вас с документами? — осведомился Глечик осторожно.

— Харьковская прописка. В случае чего — механик Москаленко… работаю в машиностроительной немецкой компании.

Глечик остался доволен.

— Ложитесь на ящик. Большего предложить не могу.

Макеев оглядел бедность его нарочито запущенного жилища.

— Да, от немцев вы отгородились… пожалуй, сюда не заглянут. А кормитесь как? На примусах далеко не уедешь.

— Скрипочка еще поддерживает, — усмехнулся Глечик. — Я на скрипке играю. Разные немецкие мотивчики… вроде «Трубачей из Тироля».

Макеев лег на ящик, подложив шапку под голову. Фитилек едва освещал книжку, которую достал откуда-то из-под подушки Глечик. Сняв очки, почти касаясь кончиком носа страниц, он читал в потаенном сумраке своего жилища.

— Газеток бы свежих… без радио точно в дремучем лесу, — сказал Макеев, подперев голову. — Ну, как там у нас?

Глечик отложил книжку.

— Началось! — сказал он торжественным голосом. — Под Сталинградом наши перешли в наступление… Калач, Абганерово — знаете?

— Ну, еще бы.

— Уже в наших руках. Да под Владикавказом на днях немцы тысяч пять потеряли.

— Ах, послушать бы!..

Макеев скинул ноги с ящика и сел. Душевное волнение было сильнее усталости. За окном, завешенным рваным одеяльцем, дышала харьковская ночь. Тысячи жилищ с притаившимися людьми прикрывала она. Но люди были живы и ждали… он подумал о девушках, волочивших от самой Полтавы непосильную ношу, как последнюю надежду на спасение. Надо было дождаться весны. К весне или к лету освобождение придет. Уже, приложившись щекой к родной земле, можно услышать, как приближается оно к Украине…