Три рэкетира
Шрифт:
– И накормить, в натуре.
– Гримо – это святое, – согласился Армеец, запустил двигатель и аккуратно вывел «Линкольн» со двора.
Ресторан «Дубовый Гай», стилизованный под сруб, в духе капитана Флинта, Билли Бонса и прочих джентльменов с «Острова Сокровищ», громоздился на круче, окруженный с трех сторон старинным, запущенным парком. Четвертая стена ресторана переходила в практически отвесный склон, обрывавшийся вниз на добрую сотню метров. Одна из террас ресторана нависала над обрывом, подобно Ласточкиному гнезду в Крыму. С террасы открывался вид на широкую, заболоченную равнину, пересеченную узкой змейкой мелководной речки. Речушка несла загаженные городом воды в небольшое лесное озеро, почти скрытое от глаз склоненными к воде плакучими ивами, отчего издали казалось, будто какой-то сказочный великан рассыпал по салатовому ковру горсть громадных изумрудов. Дальний край долины
Можно с уверенностью утверждать, что в какой-нибудь другой, не такой богатой стране, ни озеро, ни речушку не обошли бы вниманием, устроив аквапарк с аттракционами, площадками для пикников и обязательным платным въездом. Сначала, конечно, вывезли бы десяток-другой самосвалов, набитых старыми аккумуляторами, ржавыми канистрами, сломанными санками, дырявыми шинами, банками, бутылками и прочим разнообразным мусором, покрывающим всю долину вдоль и поперек – только спустись в нее и посмотри под ноги.
Заброшенный парк, подступающий вплотную к «Дубовому Гаю» с южной, западной и северной сторон, был несомненным ровесником века, а то и старше. Родился в ту далекую эпоху, когда сосланный в восточную Сибирь Ленин сидел в деревне Шушенское, как таракан за печкой, висящего на волоске Сталина собирались исключать из семинарии, а Адольф Гитлер бегал в начальную школу, не помышляя о мировом господстве. Да и фамилии у всех троих еще были другими. Мир ничего не знал о фашизме, мировых войнах и ядерном оружии, не говоря уже о СПИДе и героине. И не был от этого хуже.
В общем, парк был очень старым. Оставалось только догадываться, какие замыслы лелеяли его создатели на заре XX века. Они давно канули в вечность. Время не пожалело их (оно никого не жалеет), а их детище преобразило по своему усмотрению. Широкие аллеи заросли травой, превратившись в волшебные солнечные поляны. Раскидистые дубы чередовались с корабельными соснами. Между вековыми деревьями петляла единственная, каким-то чудом уцелевшая дорожка, выложенная потемневшими от времени, но еще сохранившими желтый цвет кирпичами. Некоторые несли на себе полуистертые дореволюционные клейма, с «ятями» и твердыми знаками в окончаниях слов. Стоило один раз посмотреть, как дорожка, огибая сосновый бор, исчезает под раскидистыми кронами, и в голове сразу оживали образы Элли и Тотошки, которые пересекли Волшебную страну по весьма похожей.
Мы в город изумрудный Пойдем дорогой трудной Пойдем дорогой трудной Дорогой непрямой…Песенка из многосерийного мультфильма о приключениях девочки Элли всплыла в голове Олега Правилова, и он поморщился, вспомнив, как любила когда-то дочка слушать эту сказку, сидя у него на коленях. Были такие времена. Правилов приходил со службы, вешал фуражку на крючок, менял китель и галифе на синюю олимпийку и спортивные брюки со штрипками. Садился ужинать, а шестилетняя Лиличка забиралась ему на колено и рассказывала о своих делах в песочнице. Или о том, что куклы сегодня натворили. Правилов носил ложку с борщом через русую головку дочери, слушал ее щебет, под шумок пытаясь и ей всунуть пару ложек, и так ему было хорошо, что и вспоминать больно. Потом они перебирались в спальню, причем Лиля – обняв отца и стоя на его тапочках. Они шли вразвалочку, как два пингвина, большой и маленький. Затем Правилов укладывал в дочку кровать, брал с полки сказку Волкова, и читал. Были, конечно, и другие книги – «Пеппи Длинный Чулок» Астрид Линдгрен, «Белый Лоцман» Петра Бобева, еще какие-то, но почему-то именно «Волшебник Изумрудного города отпечатался в памяти Правилова. Любимая книга любимой доченьки. [43]
43
У книги Александра Волкова, (1891–1977), ставшей бестселлером в середине 1960-х и переиздающейся с тех пор ежегодно, причудливая судьба. Она началась с того, что А.Волков, преподаватель матанализа, перевел и пересказал детям замечательную сказку Ф.Баума «Мудрец из Страны ОЗ». Впоследствии Волков показал пересказ С.Маршаку, в 1939 его версию книги Баума издали. В 1960-е, снабженная иллюстрациями Л.Владимирского, сказка стала всеобщей любимицей. Следующие книги цикла – плод самостоятельной фантазии Волкова
А вот кукольный мультик дочке не понравился. Страшила, Железный Дровосек, Храбрый Лев и сам Гудвин великий и ужасный, были не похожи на созданных воображением художника Леонида Владимирского рисованных героев из их обтрепанной
старой книги.– Таких вот кирпичных дорожек на Владимирской горке – полным полно, – сказал Правилов, переводя течение своих мыслей в другое, менее печальное русло.
Он ни к кому конкретно не обращался. Просто стоял, опершись на широкие перила террасы, осматривал живописные окресности и с наслаждением вдыхал влажный и густой воздух, наполненный запахами замшелых камней и прелой листвы. «Вот, как ни крути, азапах старого парка отличается от запаха дикого леса», – думал Правилов, набирая полные легкие. Охрана была расставлена, все схвачено, следовательно, можно было немного побездельничать. До прибытия Виктора Ледового оставалось не менее четверти часа.
– Было много дорожек на Владимирской горке, Олег Петрович, – вежливо возразил один из его людей, подобранный самим Правиловым из числа бывших офицеров, – пока какому-то мудаку из ЦК КПУ не пришло в голову разместить там новый музей Ленина.
На площади Ленинского комсомола? [44]
– Так точно.
– Да они, вроде бы, не сильно горку зацепили, – задумчиво проговорил Правилов, пытаясь вспомнить, а что, собственно, было на месте музея Ленина, построенного в начале 80-х. – Слушай, а куда ведет эта дорожка? – спросил Правилов, имея в виду ту самую, по которой в его воображении вполне бы могли ходить Элли с Тотошкой.
44
Имеется в виду современная Европейская площадь, сменившая за последние сто лет довольно иного названий. На площади – музей Ленина, ныне – так называемый Украинский дом
– Метров через сто обрывается, Олег Петрович. У руин старой дворянской усадьбы. Отсюда не видно. Да и нет там ничего. Пара камней из земли торчат. Их с подъездной дороги можно заметить, пока не зазеленеет все.
– С подъездной к ресторану?
– Так точно.
– Откуда знаешь, что усадьба дворянская?
– Дед рассказывал. Я на Сырце вырос, недалеко тут совсем, – телохранитель неопределенно взмахнул рукой. – Мы с ребятами каждые каникулы в этих местах околачивались. Летом на великах, зимой – на санках. Или на озерах торчали. В году семьдесят пятом, помню, в озерах этих рыбу попробовали разводить. Для красоты. Куда там. Со всей округи рыбаки сбежались – по десять удочек на одну рыбку.
Правилов хмыкнул:
– Так это, выходит, бывшие угодья дворянские?
– Вроде того, Олег Петрович. Имение. Дед как-то так говорил. В революцию хозяев, понятное дело, пришили. В тридцатых годах усадьба как детский дом использовалась. Или что-то в этом роде. А вот, кто ее разрушил, – Бог его знает. Когда я пацаном был, – одни камни уже оставались.
– Одни камни… – тихо повторил Правилов. Бросил задумчивый взгляд на заросли, скрывающие руины, и двинулся к выходу с террасы, бросив через плечо:
– Ладно, присматривай тут.
– Есть присматривать.
Укрытые от посторонних взглядов колышущимися ветвями, густо поросшие травой, руины старого дворянского дома безмолвствовали. Безразличные ко всему в этом мире и абсолютно никому в нем не нужные. С каждым годом, с каждым истекшим десятилетием, они все глубже уходили в землю. Туда, куда давно ушли их безымянные строители и обитатели. Но пока еще были здесь, как чей-то след, оставшийся на песке.
И все же, забравшись в самую середину, опустившись среди замшелых камней на ковер из опавших листьев и закрыв глаза, казалось, еще можно было что-то уловить. Какие-то неясные звуки, какие-то трепетные тени еще были здесь. Словно руины еще жили своей, прошлой жизнью. Словно тут каким-то непостижимым образом уцелели отголоски той далекой эпохи, когда они не были руинами. Стоило только представить себя ребенком, прижимающим морскую раковину к уху, чтобы услышать шум прибоя, как что-то оживало среди замшелых разхвалин. Что именно? Хороший вопрос. Возможно, эти были обрывки фраз, которыми перебрасывались кухарки, колдующие над кастрюлями в кухне. Ржание взмыленного скакуна, запах сигары, плывущий с веранды, где барин, в костюме для верховой езды, сидя в кресле, развернул газету, примслушиваясь к перебору фортепиано из гостиной.
– …И никаких налогов не заплатят… – одетый в штатское милицейский майор отточеным десятилетиями движением стряхнул последние капли и ловко застегнул ширинку. – Ух и хорошо… – майор покосился на Украинского. Они стояли плечом к плечу и были заняты одним делом.
– И не подкопаемся тогда никак. Деньги пойдут через оффшоры, хрен его знает где, и вылезут, к примеру, на Кипре. Или в швейцарском банке на кодированном счету. Если сейчас за жопу не возьмем, потом – пиши пропало. – Майор безнадежно махнул рукой, – выскользнет, сволочь.