Три родинки на левой щеке. Часть III. Перешеек

Порадовал семью мужик, а сам ушёл на четыре дня в другую деревню к своему брату в гости.

Вернулся мужик — дом не узнать. Везде грязно, жена с сёстрами целый день собачатся и на дочерей ругаются, да корова мычит недоена, потому что мать с постели подняться не может — и то болит, и это. Сыновья чуть что дерутся, да за волосы друг друга таскают. И даже собака любимая и та рычит.

Сел мужик за стол, а щи невкусные, каша не доварилась, хлеб плесенью отдаёт. Сказал он об этом, а жена как схватит скалку и давай его лупить. И выгнала спать на сеновал.

Лежит мужик, ворочается, уснуть никак не может, всё думает о том, что же такое случилось, отчего всё так плохо стало. И вдруг слышит, будто возня какая в доме. Пошёл проверять, прокрался аккуратно в сени, дверцу приоткрыл — и волосы у него зашевелились. Сидит за столом бес, а подле него — бесовка, едят щи да кашу, а вокруг по всей избе бегают бесенята, толкают друг друга, шумят, дерутся за лучшие куски. И лишь одна маленькая бесовочка сидит в углу, да грызёт корочку хлеба. А люди в избе спят и будто не слышат ничего.

Бросился мужик к кузнецу, так, мол, и так, спасай, бесы дом осадили.

— Сам бесов в дом привёл — сам и выводить будешь, — проворчал кузнец, — но так и быть, помогу.

Весь день готовились они, а следующей ночью пришли к избе мужика. Смотрит кузнец — так и есть: сидят за столом бес с бесовкой, а кругом носятся бесенята. Ворвались они с мужиком в избу — и давай бесов гонять. Каждого надо было за хвост щипцами схватить, да по ногам железным прутом бить, покуда бес сам не решит прочь из избы убежать. Беса с бесовкой кузнец и мужик вдвоем выгоняли, а за бесенятами каждый сам бегал. И вот выгнал мужик очередного бесенка, смотрит, а в углу сидит бесовочка и жалобно так смотрит, и в глазенках слёзы стоят. Пожалел её мужик, взял, да за пазуху посадил, от кузнеца спрятал.

Так всю ночь они бесов гоняли, чуть всю избу не разнесли, а никто из спящих людей так и не проснулся.

Наутро встала семья мужика — у всех голова мутная и бока болят, будто они всю ночь бегали да вопили. Строго приказал мужик собрать все обновки и обратно в туесок положить. Все, до последней пуговицы. И отнёс он этот туесок подальше в лес, да прикопал под вековым дубом, чтоб неповадно было.

И только у младшей дочки осталось на груди припрятана бусинка, да маленькая бесовочка осталась жить в доме. Дочка каждый вечер угощала бесовочку молоком и со временем стала бесовочка домовой. Когда дочка выросла и ушла в дом мужа, то забрала она бесовочку с собой. Многие говорили, что выросла дочка немного бесноватой, но муж её говорил, что лучше жены не сыщешь, в усы посмеивался, да подливал молока бесовочке-домовой.

А что с туеском стало — то никому не ведомо.

Сказка оказалась неожиданно весёлой. По виду Маирана нельзя было даже предположить, что он расскажет что-то настолько… не мрачное. Искре стало неловко. Вот, что надо было рассказывать, а они всё про смерть, да про смерть.

— Интересный выбор, — оценил Велен.

— Просто это единственная сказка, которую я хорошо помню, — пожал плечами воин.

— И чем она такая особенная? — спросила Ависар.

— В Ордене её рассказывали, чтобы позлить Дангу.

— Позлить?

— Сначала она злилась, когда её называли бесноватой, потом — когда говорили, что из неё получится отличная жена, — пояснил Маиран.

Искра усмехнулась. Она уже пару раз слышала, как Маиран упоминает свою подругу и заочно ей симпатизировала.

— А какие сказки рассказывают в Ничьих землях? — спросила Ависар, поворачиваясь к Лишарду.

— Разные, — пожал плечами бородач, но послушно сел поудобнее и начал рассказ.

В иное время, когда Тракта между Древним и Тёмным лесами ещё не было, а Кай-Дон-Мон населяли многочисленные народы Малых людей, произошла эта история.

Был средь других народов Озёрный Народ, народ умелых рыболовов, живущий на берегах Чаячьего Озера.

В один день пришёл в деревню человек. Назвался он Быстрой Ногой из Степного Народа, живущего далеко на западе. Истрёпаны были его одежды, и пуст взгляд. Он просил крова, говоря, что из-за моря на больших лодках пришли злые люди, разрушившие его дом, и что долго скитался он вдоль берега моря, не зная покоя.

Было удивительно, что этот человек прошел так далеко, не встретив убежища у других народов, но решили люди пустить его, хотя Белой Змее, говорившей за Озеро, и не понравились глаза чужака. Чёрный Волк, лучший охотник деревни, принял его в свой дом.

В полнолуние на Праздник Чёрный Волк не пришёл. Наутро нашли его на пороге его дома с разодранным горлом. По обычаю, тело оставили на одну ночь у священного костра. Наутро у костра не было ни его тела, ни жены и брата Чёрного Волка, хранивших покой усопшего.

Так и повелось — каждую ночь кто-то умирал, а на следующую пропадал его друг или родственник. Неясные тени бродили между жилищ, все в страхе запирали ставни и двери и молились Озеру, чтобы оно избавило их от напасти.

На шестнадцатую ночь Белая Змея вышла из своего дома. Чернильная темнота новолуния окутала её и с тех пор её никто не видел. Лишь поутру увидели люди следы множества ног, ведущие к Озеру и уходящие в воду.

Оставшиеся в живых люди покинули это место. Родичи Чёрного Волка ушли в горы, надеясь взобраться выше проклятья, упавшего на их род. Прочие же ушли в Лес.

Таких существ, чьи глаза пусты, а жажда смерти неуёмна, ни до, ни после, никто не видел.

— И что, так и было? — Искра повернулась к Рыси и Белке. — Так и появились Горный и Лесной Народы?

— Я не знаю этой сказки, — пожала плечами Рысь.

— А что, может быть, и так, — откликнулась Белка. — Забрались подальше, вот Высокие Люди их и не достали.

— Не думаю, — пробурчал Лишард, — потому что эту сказку я сам придумал.

— Сам?

— Для Пита, — пояснил бородач. — Он в детстве придумал себе каких-то упырей, которых страшно боялся и не мог спать по ночам. Поэтому я сочинил эту сказку. Сделал вид, что услышал её от Чёрного Волка. И однажды в новолуние мы с ним пошли и «утопили» всех упырей в озере. С тех пор нормально спит. Спал, — поправился Лишард. — Надеюсь, и сейчас спит.

— А что, получилось очень похоже, — оценила Белка.

Рысь поджала губы, но упрекать Лишарда во лжи не стала.

— Опять у вас тут всё мрачное, — проворчал Дон, — даже когда сами сочиняете, — он сел поближе, в предвкушении потирая ладони. — Смотрите, как надо, — он сделал паузу, собирась. — Значит, дело было так…