Три сердца
Шрифт:
— Я не в восторге от него, — призналась Кейт.
— А это и понятно. Вы не чувствуете себя такой, какой увидел вас Хохля. Он гениален. Это и есть пророчество для вас! Когда-нибудь вы будете такой. Когда влюбитесь. Вы красивы и сейчас, очень красивы, но, как бы это выразиться… безучастная, потенциальная красота, а когда вы встретите любовь, ваша красота станет жизненной, такой, как на портрете Хохли: активной, пламенной, творческой. Вы понимаете меня?
— Понимаю, но не могу представить таких перемен во внешности.
— Не о нашем внешнем виде речь,
— Мне бы этого не хотелось, — пожала слегка плечами Кейт. — Впрочем, мне кажется, что вы сперва увидели портрет у папа Хохли и лишь на основании впечатлений от него составили ошибочное мнение обо мне. А именно в портрете неверно изображена суть, подчеркнуто выражение какой-то агрессивности, кокетства, страсти, словом, того, что было чуждо мне всегда…
Пани Иоланта задумалась.
— Возможно, — произнесла она как-то неуверенно, — возможно.
— Это именно так.
— Вот поэтому есть у меня к вам просьба: вы согласитесь позировать мне?
— Я не знаю, будет ли у меня сейчас достаточно времени, — сказала Кейт.
— Я умоляю вас, не отказывайте! Я должна писать ваш портрет. У меня совершенно иная манера письма, чем у Хохли, и поверьте мне, что в своей манере я не худшая. Видите ли, я должна представить что-нибудь привлекательное на весеннем салоне. А именно вас я так хорошо чувствую, просто знаю, что сделаю вещь высокого класса. Живу я очень близко, и время работы не имеет для меня никакого значения, потому что всегда работаю при искусственном освещении.
В ее голосе звучала искренняя просьба. Было видно, что это для нее действительно важно.
— Я знаю, что несимпатична вам, — говорила Иоланта, — но убеждена, что вы измените свое мнение и мы станем подругами. Вас шокирует моя раскрепощенность, бесцеремонность, навязчивость, но вы убедитесь, что я умею как хранить тайны, так и проявлять деликатность чувств. Особенно по отношению к вам. Как же я чувствую вас! И не только как художник. Мне кажется, что мы знакомы с вами уже многие годы и что я ждала вас. Не может быть, чтобы я ошибалась. Вы не откажете мне, Кейт?..
Ее глаза горели и искрились. У Кейт появилось странное ощущение: что-то притягивало ее к этой женщине и одновременно отталкивало. Ей казалось, что из этих горящих глаз на нее изливается опасность, которую она не могла определить, опасность увлекающая, искушающая и гипнотизирующая, как пропасть.
— Хорошо, — согласилась Кейт. — Договоримся позднее.
— Спасибо, — сказала Иоланта и, пока Кейт успела что-то сообразить, поцеловала ее в губы.
Этот поцелуй длился лишь одно мгновение, но прикосновение полных, горячих и пахнущих губ пани Иоланты возбудило в Кейт какое-то беспокойство или опасение, которое она долго не могла забыть.
Когда они вернулись в кабинет, Гого разговаривал по телефону. Тукалло с Залуцким, сидя напротив Полясского, разглагольствовали о влиянии русской культуры на римскую мифологию. Ирвинг стоял у окна, покуривая папиросу.
—…но мы вообще не были в «Нитуче», ты наверняка оставил портсигар или в «Под
лютней», или в «Негреско», — говорил Гого.—…к примеру возьмем культ Весты. Где ты найдешь в эллинской мифологии его источники… — продолжал Тукалло.
Хохля сидел осовевший, бессмысленно глядя в стену.
Ирвинг подошел к Кейт.
— Я разговаривал с отцом. К сожалению, мне не удалось перенести встречу, потому что отец во второй половине дня уехал в Катовице и не знает, когда вернется. Надеюсь, что дня через два-три.
— Спасибо, Фред, вы очень добры.
— Как только он вернется, я тотчас же свяжусь с ним и сообщу вам.
Кейт печально улыбнулась.
— Не знаю, стоит ли утруждать вас и беспокоить вашего отца. Гого, к сожалению, не думает о работе серьезно.
Ирвинг ничего не ответил.
— Но я, — сменила тон Кейт, — тоже немного зла на вас.
— На меня? — удивился он.
— Да, вы снова одолжили деньги моему мужу, а ведь я же просила вас.
— Я одолжил?
— Ну, да, пятьсот злотых. Сейчас я верну их вам. Когда Гого выпьет, им овладевает какая-то мания одалживания.
— Но не ошибаетесь ли вы? Я что-то не припомню, чтобы давал ему в долг какие-нибудь деньги.
— Хорошо ли это изворачиваться так?
— Уверяю вас, что не изворачиваюсь. Даю голову на отсечение, что это какое-то недоразумение.
— По всей вероятности, вы оба были не совсем трезвыми, — улыбнулась Кейт. — Сейчас я принесу деньги.
—…потому что культ огня — это исключительная черта старых предарийских религий европейцев, — гремел носовым саксофоновым баритоном Тукалло. — Свастика! Свастика! Знак огня!
— Может, вы хотите чаю? — спросила Кейт.
— Откровенно говоря, я голоден, не обедал сегодня.
— Почему вы не сказали об этом сразу? — возмутилась Кейт. — Пойдемте в столовую, я дам вам что-нибудь закусить.
— Закусить что? — поинтересовался Ирвинг.
— Ну, естественно, — вздохнула Кейт. — Ладно, ладно, получите и водку.
—…во всяком случае скажи шоферу, чтобы обыскал салон машины, — говорил Гого по телефону. — Возможно, завалился за сиденье.
В столовой Кейт нашла для Фреда немного ветчины, два бутерброда с красной икрой и оставшиеся после обеда маринованные грибы. Он не захотел садиться и ел, стоя возле буфета. Две рюмки водки подняли аппетит. Когда она принесла ему деньги, после некоторого колебания он спрятал их в карман.
Фред был абсолютно уверен, что ночью у него не было с собой денег. Счета частично оплачивал Али-Баба, частично Полясский, а в «Негреско» — Хохля. Оставалась лишь единственная возможность: Гого мог попросить в долг, а он, не имея при себе денег, взял их у директора «Лютни». У него было желание тотчас же позвонить туда, но не хотелось делать это в присутствии остальных.
Подали вечерний чай, на который пани Иоланта уже не осталась, так как у нее была договоренность с парикмахершей. Вместе с ней ушел Полясский, заявив, что будет работать до поздней ночи и что не выйдет из дому.