Три стороны моря
Шрифт:
— Как же он сбежал?
— Было темно. Жрица поспешила звать стражников. А злодей отрезал свою руку, как когда-то голову брата, и убежал.
— Там должно быть много крови. Ты ее видел?
Чати закрыл глаза. Будь что будет.
— Я? Нет.
— Ты бы смог отрезать себе руку?
Чати открыл глаза.
— Я? Нет.
— Может, попробуешь? Интересно, как быстро у тебя получится? Я даже поспешу позвать стражников. Ты говоришь, жрица ушла за ними?
— Да, о Великий Дом.
— Где же были стражники? В Абту? Или за Элефантиной?
— Стражники были рядом, — прошептал чати, — о Великий Дом.
— Объяви на весь Кемт награду, лишенный
Чати начал отползать.
— И еще, — остановил его властитель. — Запомни, глупец: этот человек способен сожрать вас всех. Только я стою на его пути.
Дельта сотрясалась от последних приступов власти несчастного чати. Солнце смеялось, глядя, как идут поиски безруких. Их оказалось вовсе не так много, точнее — двое. Один пострадал от крокодила в прошлый разлив, о чем знала вся деревня. Другого искалечили в битве при Кадеше тридцать лет назад.
Жрица любви подробно описала внешность преступника. По этому описанию можно было хватать всех, не имеющих бороды (а коренные жители Кемт ее никогда не имели), стоящих на двух ногах и обладающих правильными чертами лица.
Зато злодей наверняка был мужчиной!
В храме Хатхур принимали тоскующих плотью — младшие жрицы служили богине изо всех сил, отпущенных им природой. Храм Хатхур был храм важный: он успокаивал жителей долины и дарил ощущение довольства.
От страха чати стал захаживать и просиживать ночи с той, которая видела и трогала вора. Отрезанная рука хранилась во дворце.
А в городе стражи врывались в дома. Потом людей десятками приводили к жрице, и она повторяла: «Нет», «Не тот», «Не похож», «Нет, совсем нет».
Однако не успело неистовство спущенных с цепи насладиться беззащитностью и вседозволенностью, как во дворец явился ищущий награды. Человек худой и бледный, с горящими от предвкушения глазами.
Он сказал, что издавна знает злодея и способен выдать его живого, с целою головой и без возможности скрыться. Враг Великого Дома, жизнь-здоровье-сила, уже связан, сказал он.
Это были не те путаные подозрения, мол, мой сосед куда-то отлучился на две ночи. От них чати устал. Это была цель, конец розыска. Но презренный отказался назвать имя и место! Он требовал, чтобы ему позволили лицезреть властелина Кемт, он требовал!
Чати сразу подумал о пытках…
Но желающий золота опередил его: он-де умрет под пытками, а его брат остался с пленником. Будет ли доволен Великий Дом, жизнь-здоровье-сила?
Чати колебался. Умрет или скажет?
Если бы такой человек пришел раньше, до ужасных поражений чати… Или если б о том, что брат сидит с пленником, он дрожащим голосом пробормотал бы после слова «пытки»… Чати рискнул бы. А так…
Желающему золота объяснили, как себя вести рядом с сиянием всемогущего. Когда и в какой позе коснуться лбом пола, как начать речь, как затем удалиться. В утешение чати изобретал
подробности расправы над пойманным вором.Но неужели же этот… мальчишка, ничтожество… неужели он унесет тысячу сто тридцать шесть дебенов золота и четыреста пятьдесят четыре дебена серебра?!!!
— О Великий Дом, этот человек утверждает, будто может выдать вора, живого и связанного.
— Говори! — приказал Рамзес.
— Пусть все уйдут, о Великий Дом, жизнь-здоровье-сила.
Рамзес поморщился. Но не потому, что его оскорбила просьба удалить лишние уши. Удивительной особенностью повелителя было то, что он запретил приближенным титуловать себя; какая-то странная лихость, наподобие сумасшедшей колесничной атаки в одиночку — использовать титул владык Кемт вместо ругательства. Рамзес Второй Великий есть Рамзес Второй Великий! А все прежние, олицетворявшие Великий Дом Черной Земли, они определяются этим общим на всех «жизнь-здоровье-сила».
— Прочь, — бросил хозяин Кемт.
Чати, два стражника, верховный жрец оскорбленного надругательством над мертвыми Амона-Ра, все попятились к дверям. Рамзес на них не смотрел, он изучал неизвестного.
Едва все вышли, неизвестный, нарушив правила, вновь опустился на колени, коснулся лбом пола и проговорил, четко, по-жречески отделяя слога:
— О Ра-мзес-мери-Амон-Ра-хек-Маат! О Ушр-Маат-Ра-сетеп-ен!
Иной бы вздрогнул, из тех, прежних. Рамзес просто спросил:
— Ты знаешь мои тайные имена?
— Да, Великий Дом.
— Ты знаешь, что теперь я буду сомневаться, предать тебя смерти или наградить, как обещано?
— Да, Великий Дом.
— Ты действительно можешь назвать имя преступника и выдать его мне?
— Да, Великий Дом. Сейчас преступник уже не в силах бежать.
— Почему ты не хотел, чтобы имя злодея слышали мои слуги?
— Эта тайна для одного тебя, о Великий Дом. Поступай с ней, как сочтешь нужным.
— Я всегда поступаю так, как считаю нужным. Ну, говори: кто вор, кто это, как его зовут?
— Это я, — ответил пришедший, — меня зовут Ба-Кхен-ну-ф.
Стасим первый
Строфа
Детская душа Кассандры состояла из двух деталей. Впоследствии, безвозвратно взрослея, детская душа приобрела еще третью и, пожалуй, главную деталь — горечь разочарования. Но пока что мир был молод, мама Гекуба то и дело видела во сне какие-то факелы, горящие у нее во чреве, — и рожала Приаму одного сына за другим. В перерывах между основным занятием Гекуба рожала девочек.
Первым, более заметным свойством Кассандры было по возможности точно отвечать на вопросы. В зависимости от ситуации у взрослых это называлось говорить правду или говорить глупости.
Например, когда отец спрашивал ее: «Не правда ли, что больше всех ты любишь маму?» — Кассандра честно отвечала: «Нет, не правда». Потому что на самом деле больше всех она любила брата Гектора, но об этом не догадывались, а брат Гектор не спрашивал.
Например, когда Деифоб в пылу игр кричал: «Я, я буду сильнейшим воином! Да?» — и все тихо соглашались, только Кассандра так же тихо, но упрямо произносила: «Не будешь». И была Деифобом таскана за волосы, и уже утомившийся тасканием Деифоб снова вопрошал: «Но почему, почему? Скажи, почему?» Тогда Кассандра коротко роняла: «Не суждено», — и была таскана за волосы вторично, причем Деифоб по-мальчишески сопел носом, превозмогая усталость.