Три Толстушки: Книга Нехилых Перемен

Итак, сейчас утро. Как раз к этому утру удивительно похорошела природа. Даже у одной старой девы, имевшей выразительную наружность козы, перестало болеть вымя, нывшее у нее с детства, бородка стала выглядеть мягкой и шелковистой, рога не чесались, да и грибковый зуд копыт умерился. Такой целебный был воздух в это утро, словно кто-то добрый щедро подпустил в него веселящего газа. Деревья не шумели, а пели чернокожими голосами зажигательный госпел, вскидывая в благоговении ладони листьев к небу.

В такое утро танцевать хочется не только деревьям, но и вообще всякому. Поэтому не удивительно, что студия инструктора танцев Раздвинога была переполнена.

На трезвую голову, конечно, не потанцуешь. Но мало кто в городе мог пожаловаться на излишнюю трезвость. Дерзкий ром, душевная водка, задорные косячки, волшебные грибочки, праздничные дорожки и радужные пилюльки внушали оптимизм. Даже те граждане, которые в бесконечном алкогольном и наркотическом угаре довели себя до предсмертного состояния, были преисполнены веселой злобой и беспричинной залихватской агрессией. Все знали, что артист Канатов готовит представление, обещающее быть чудовищным и абсолютно невыносимым. Ни для кого уже не было секретом, что наркоторговец Сеткин едва ли сдержит слово и обеспечит всех бесплатным кайфом. Все слышали вой обиженных мятежников, оставшихся без обещанных лимузинов. И на все это людям было плевать. Просто воздух и химический коктейль в их крови требовал движняка. Яростно кричать, бить, крушить или, хотя бы, танцевать.

– Я подумывала сама стать мятежницей, – говорила фонарному столбу хорошенькая, но укуренная в хлам барышня. – Но какой в этом смысл, брат? Лимузинов нет. Их не существует.

– Все ложь, кроме саморазвития, сестренка, – отвечал тощий зеленый юноша с сальными волосами, заплетенными в жидкую косичку. Он решил, что барышня обращается к нему. – Как на счет того, чтобы познать глубины внутреннего космоса через путешествие на моей ракете тантрического секса?

– Предупреждаю. Я откушу тебе голову, говорящий богомол. И яйца, – барышня бросилась на столб, но промахнулась, и повисла на юноше. – Только сначала танцы.

– Танец – это первозданный язык тела, – зеленый юноша с языком поцеловал барышню, и пара устремилась к студии Раздвинога.

На дверях студии висела табличка с надписью:

«Инструктор танцев на шесте Раздвиног. Учу не только танцам, но вообще красоте, стилю и жизненной философии. Я раздвину не только твои ноги, но и сознание.

Оплата за десять сеансов вперед».

В центре круглого зала с меховыми обоями и зеркальным потолком, на высокой золотой сцене, украшенной стразами, Раздвиног преподавал свое искусство.

Обычно, сам инструктор извивался вокруг шеста. Он наматывался на него, как проворная анаконда, напрыгивал, как саранча, резал ногами, как ножницами, терся о шест, как сексуально обеспокоенная кошка, лизал блестящий металл, как сладчайший леденец. При этом Раздвиног ежесекундно закатывал глазки, чтобы посмотреть на свое отражение в зеркалах потолка, убедиться в собственной безупречности и испытать прилив сексуального возбуждения.

Однако этим утром Раздвиног был далек от совершенства. Источая ароматы немытого тела и разложения, в тех же лохмотьях, в каких его видели доктор Гаспарян и Сучок, инструктор стоял на сцене на четвереньках. Разрушенными зубами он грыз шест. Рядом с Раздвиногом сочился гидравлической жидкостью мешок с мощами истинного андроида наследницы Софьи.

Зал вокруг сцены был утыкан шестами, возле которых шевелились ученики и ученицы. Одни качали головами и повиливали бедрами, другие ходили по кругу, держась за шест руками, третьи пытались раздеться под музыку, а четвертые были очень активны – они тряслись и дергались, словно в припадке. Многие дремали, а несколько особо усердных и внимательных учеников встали на четвереньки и клацали зубами, более-менее похоже повторяя движения инструктора.

Ах, если бы Сучок посмотрел на эти танцы, вот бы он смеялся, показывая пальцем и повторяя: «Типа прикольно! Ваще дебилы»! Даже тогда, когда он смеялся, исторгая жуткие звуки и конвульсивно содрогаясь, подросток выглядел эталоном изящества в сравнении с этими танцорами.

Психоделическое безвременье, царившее в школе танцев на шесте и существенно усугубленное плачевным видом Раздвинога, оборвал фирменный голос капитана Конского.

– Господа, дамы, почтенный мастер Раздвиног, прошу минутку вашего бесценного времени, – сказал Конский. Первое же слово этой фразы взорвало динамики и заставило умолкнуть музыку. Из учеников устояли только те, которые держались за шесты, и находящиеся на четвереньках.

– Три Толстушки просили передать вам приглашение посетить их с дружеским визитом. Они верят и надеются, что вы сумеете найти в своем плотном графике несколько часов, чтобы погостить во Дворце. Вы можете выбрать любой удобный для вас день и час, – продолжил Конский нарочито негромко. – Смею предположить, что наиболее удачный момент для вас – это сегодня и сейчас. Вы же не станете возражать, мастер Раздвиног?

Инструктор танцев не возражал. Он таращил на капитана свой единственный глаз с любопытством, присущим гориллам, ковыряющимся в собственных экскрементах. На губах Раздвинога пенилась розовая слюна. Он скрежетал осколками зубов, по-кроличьи шевелил носом, барабанил по сцене и шесту пальцами рук и ног, но ни в коем случае не возражал.

Через пять минут инструктора школы танцев на шесте Раздвинога, прижимающего к израненной груди мешок с металлоломом, везли во Дворец Трех Толстушек. Сидящий с ним рядом в салоне лимузина капитан Конский брезгливо щурился и прикрывал рот и нос шелковым платком с красивой вышивкой.

– Что-то ты, братец, как будто заветрелся и закис, как несвежий бутерброд, – сказал капитан Раздвиногу. – Неужто у тебя или твоих сладеньких дружочков, с которыми ты коротаешь темненькие ночки, не водятся диковинные звери, имена которым душ и свежее бельишко?

Челюсти инструктора танцев скрипнули и хрустнули, муть с его глаза сплыла, как облачко, подгоняемое ветром. Он выхватил из кармана капитана стильный блокнот в черной кожаной обложке и с золотой перьевой ручкой, расположенной в специальном кожаном кольце-фиксаторе, аккуратно пристроченном к блокноту.

«Ты охренел? – дрожащей от гнева рукой написал Раздвиног в блокноте, разумеется, девственно чистом. – Ты видел, что со мной вытворил этот ублюдок?!»

– Ну же, дружочек, мне, конечно, ужасно любопытно. Но лучше бы ты просто помылся и переоделся.

«Я мог бы стать хорошим персонажем ооо я был рожден чтобы стать хорошим персонажем но нет!!! – строчил Раздвиног. – Я мог бы быть бетменом гораздо лучше чем все другие бетмены потому что бетмен-инструктор школы танцев на шесте это хотя бы не такая тупость как бетмен-филантроп-миллионер которого никто не узнает а он бетмен! Но нет я стал самымсамымсамым опущенным персонажем этой сраной книжки! Я в полном дерьме я не хочу больше играть в это я нетнетнетнетнетНЕЕЕТ!!!»