Три выстрела

– Вы поймали его?
– и Ленин вновь потерял сознание.

Подбежал комиссар пятой дивизии Стефан Батулин.

– Жив? Кто стрелял?

– Баба вроде какая-то.

– Но выстрелов было..., - Батулин не закончил, побежал вслед за толпой, крича во всю глотку: Держи, лови!

Дору буквально вынесли со двора на улицу, здесь она смогла остановиться и перевести дух. Устало прислонилась к стволу дерева, и только сейчас заметила, что до сих пор держит в руках зонтик и сумочку, в которой лежит браунинг. Без трех патронов и ее отпечатков пальцев.

Что же теперь будет?

Уйти?

К ней подбежал парень в кожанке, схватил за руку.

– Ты кто такая? Как сюда попала?

– Это сделала не я, - рассеянно ответила Дора.

Комиссар немедленно сгреб ее в кучу и поволок на заводской двор.

– Вот она! Вот она!

Завопили со всех сторон. Батулин побежал со всех ног, буквально волоча Дору следом за собой.

– Зачем ты стреляла, дура?!

– А зачем тебе это знать?

Роллс-ройс окружили солдаты, и комиссар со своей добычей скрылся за оцеплением, на которое немедленно накатила озверевшая толпа.

Роллс-ройс, взревев мотором, помчался в Кремль. Дору и раненую мещанку затолкали в санитарную машину.

Около полуночи литерный сделал очередную остановку. Председателя ВЧК ждали две телеграммы. Первой он взял из Питера.

"В 23.00 часов явились для арестов в посольство Британии. Была перестрелка. Убит морской атташе Кроми"..

– Идиоты, бараны!

Но, едва прочитал вторую депешу, Председатель ВЧК побледнел и схватился за сердце.

– Вам плохо, товарищ Дзержинский?

Дзержинский изумленно посмотрел на спросившего, но вспомнил, что предназначенную ему телеграмму кому-либо еще читать было воспрещено.

– Товарищи. Сегодня..., - голос Дзержинского дрогнул, - вчера, в одиннадцать вечера, совершено покушение на товарища Ленина. Он серьезно ранен.

Дзержинский тяжело смотрел на окружающих, молчащих и бледных.

– Отбейте в Москву. Произвести задержание английского поверенного Локкарта, - Когда подчиненный вышел исполнять приказание, тяжело вздохнул.
– Поворачиваем, едем назад.

– Клим, срочно собирай Военный Совет.

– Что случилось, Коба?

– На, читай.

".... На покушение против...".

– Значит, еще и Ильич, - командующий Царицынским фронтом Ворошилов отодвинул от себя телеграмму, руки его задрожали.
– Что теперь будет, Коба?

– О чем прочитал, то и будет.

Ворошилов недоуменно воззрился на чрезвычайного уполномоченного ВЦИК.

Оба почти одногодки, - Сталину сорок, Ворошилову тридцать семь, первый - кавказец, другой с Украины. Но внешностью, вернее, выражением лиц, они друг на друга походили. И оба буквально сразу сдружились. С первых дней, навсегда.

– Ты едешь в Москву?

– Зачем, Клим? И здесь работы по горло.

– Да какая теперь работа, - Ворошилов отпустил крепкое ругательство.
– Навалится сейчас Краснов на нас по новой, устоим ли? И за штыки кто поручится? Побегут.

– А вот какая, - чрезвычайный уполномоченный ответил спокойно, делово, словно о делах будничных, повседневных.
– Всех, кто в подвалах - в расход. Составишь списки, напишешь, что в ответ на белый террор.

– Но следствие...

– Никакого следствия, Клим! Всех врагов станем убивать, всех. Я за отца никого не пощажу.

– Хорошо, Коба, - Ворошилова нисколько не удивило слово "отец", хотя Ленин всего на девять лет старше Иосифа. Для него самого Ленин - нечто недостижимое.

– Я составлю списки. Но кто стоит за всем? Утром - Урицкий, вечером Ленин, вот. Если он умрет, а?

– Тут мы ничего поделать не можем. Наше место здесь, на фронте. В Москву ехать не надо. В Москве и без нас разберутся. Кровь сейчас везде потечет.

– Кровь? Чья кровь, белая?

– Всякая. Цвет у нее один.

– Наверное, ты прав, Коба. Но кто организовал? Что, если он умрет?
– вновь повторил Ворошилов.
– Ведь помнишь, сколькие в феврале против него встали?

Сталин, не спеша, свернул цигарку, закурил.

– Но многие были и "за".

– Из тех, кто сейчас в Москве, лишь Яков. Лева же, уверен, туда сейчас сорвется. Грызться будет.

– Пусть.

Ворошилов покачал головой, вздохнул и пошел отдавать распоряжения.

– Клим, стой. В порядке все с Ильичом. Выживет. Но знают об этом пока только я и врач. Ну, теперь и ты, выходит, - выражение на грузинском лице Сталина стало столь загадочным и зловещим, что Ворошилов, который в жизни своей не боялся ни Дьявола, ни смотрящему прямо в лицо стволу, застыл.
– Знаешь врача, знаешь дату смерти?

Председатель Высшего военного совета республики, а в придачу к этой громкой должности еще и нарком по военным и морским делам, с тоской слушал, как холодный дождь барабанит по крыше вагона, сползает струями по окнам, словно ищет, как бы ему попасть внутрь и грязной лужей растечься по полу. Настроение хуже некуда, нарком перебирал тех, кто может заменить в Питере Моисея, кого надо выдвинуть, чтобы не потерять ключевую должность.

И, главное, как все провернуть отсюда, из Свияжска?

Телефон нерешительно, словно собираясь с силами, звякнул, наркомвоенмор недовольно покосился в его сторону, но тут аппарат вошел в раж, заполнил звоном штабной вагон. Троцкий схватил трубку.

– У аппарата!

В вагоне никого сейчас на свое счастье не было. Троцкий вряд ли бы пощадил того, кто увидел его таким растерянным. Наркомвоенмор побледнел, руки задрожали.

– Когда? Насколько тяжело?

Сборы были недолгими. Подогнать локомотив, отдать последние распоряжения, и мост через Волгу, который войска Восточного фронта вот уж скоро с месяц никак не отобьют у каппелевцев, остался на попечение латыша Славена. Поезд военкома взял курс на Москву.

В камере Дора просидела недолго, тяжелая дверь отворилась и ее повели на ночной допрос.

– Фамилия, имя, кто такая есть, - Петерс задавал вопросы лишенным всякой интонации голосом, словно бездушный автомат. Лишь растягивал слова. Звучало нисколько не смешно, но весьма зловеще.

– Я, Фаня Ефимовна Каплан. Под этой фамилией жила с 1906 года..., - Дора откинулась на спинку, закатила глаза к потолку, а руки сложила на коленях и в свою очередь начала отвечать монотонно.
– В1906 году я была арестована в Киеве по делу взрыва. Тогда сидела как анархистка. Этот взрыв произошел от бомбы, и я была ранена. Бомбу я имела для террористического акта. Судилась я Военно-полевым судом в городе Киеве. Была приговорена к вечной каторге. Сидела в Мальцевской каторжной тюрьме, а потом в Акатуевской тюрьме...