Три выстрела

– Зачем стреляли в товарища Ленина?
– Петерс вдруг улыбнулся хитро.
– И стреляли ли вообще?

– Стреляла в Ленина я. Решилась на этот шаг еще в феврале. Эта мысль во мне назрела в Симферополе, и с тех пор я начала подготовляться к этому шагу.

Петерс лишь посмотрел недоверчиво, протянул задержанной лист допроса. Та поднесла его почти к самым глазам, пробежала взглядом и сразу подписала. Как только Каплан увели, чекист лишь сокрушенно покачал головой:

– Ерунда полная!

И с чувством, во весь голос смачно выругался.

Утром за Дорой в ЧК Замоскворечья приехали. Двое вооруженных винтовками с примкнутыми штыками красноармейцев, - словно они конвоировали матерого уголовника, - отвели ее к грузовику, в котором сидели еще вооруженные солдаты. Пока машина ехала к Кремлю, Дору не покидало ощущение, что видит она Москву в последний раз. Может, выпрыгнуть из кузова и разом со всем покончить?

Нет.

Роль надо доиграть до конца.

– Что скажете? Как она?

Петерс, который ночь не спал, глянул исподлобья на ввалившегося к нему в кабинет Юровского.

– Так интересуетесь, или помочь можете?

Юровский выложил перед Петерсом постановление и одновременно маленький пакетик, который гулко и тяжело ударился о стол.

– Дело теперь веду я. Мандат подписан Председателем ВЦИК.

– Вот как? А это что?
– Петерс кивнул на пакетик.

– Пуля. Извлечена из кастелянши Поповой. От кольта пуля.

– Что?
– Петерс даже привстал со своего места и навис над Юровским. Последний сидел смирно и с ехидцей улыбался.

Петерс не выдержал и махнул рукой, словно хотел схватить Юровского за бороду. Недавний руководитель расстрела царской семьи даже отпрянул от неожиданности.

– Вот то оно и есть. Пуля револьверная, а к делу браунинг пришили.

– Что же, - Петерс вдруг притих.
– Баба слепая. Да и из пистолета ее, похоже, давно не стреляли. Хотя не хватает именно трех патронов.
– Отпускать, что ли? От прежнего режима пострадавшая, как-никак.

– И как же ее показания?

– Признание есть, - согласился Петерс.

– Дела. Версии?

– У меня их нет. Но по приказу Феликса Эдмундовича сегодня задержали английского поверенного Локкарта.

– Отлично. Для начала посадим их в одну камеру. А потом начнем трясти эту проклятую бабу по полной!

Специальный поезд Троцкого подошел к перрону ровно к восемнадцати, и, едва ли не секунда в секунду, подкатил автомобиль Дзержинского. Оба красных сановника пожали друг другу руки, и, неожиданно для них самих, обнялись.

"Неужели нам страшно"?
– пришло в голову обоим.

Автомобиль, скрипя и вереща на поворотах, мчал к Кремлю.

– Как он?
– Троцкий испытующе смотрел в светло-зеленые глаза Дзержинского.

– Плохо. Без сознания.

Троцкий нервно пригладил волосы, надел и сразу начал поправлять пенсне.

– Да и ты неважен. В Смольном и то лучше выглядел.

Наркомвоенмор был прав. Председатель ВЧК действительно сдал, меньше пятидесяти ему бы сейчас мало кто дал. А ведь совсем недавно пятый десяток разменял. Дзержинский хотел было отшутиться, но лишь махнул рукой.

– Не до себя.

Троцкий согласно кивнул.

– Дело лично ведешь?

– Нет. Пока ехал в Петроград, Свердлов поручил расследование Юровскому.

Троцкий хмыкнул и на какое-то время оставил Дзержинского в покое, прикидывая в уме расклад сил. Наконец, выцедил:

– Но сейчас-то ты здесь.

Председатель ВЧК зыркнул, желваки едва заметно заиграли на худом, бледном лице.

– Сейчас не до выяснения отношений, кто старше. И куда важнее выявить тех, кто стоит за покушением, чем...

– И кто стоит за покушением?
– возвысив голос, перебил Дзержинского Троцкий.

– Англичане или эсеры.

– Логично.

Автомобиль въехал в Кремль.

– Яцек, я буду у себя. Распорядись принести мне бюллетень по Ильичу.

Лишь по глазам можно было заметить, сколь оказался удивлен Дзержинский обращением "Яцек". Этой старой партийной кличкой теперь называли его немногие.

– Хорошо.

Троцкий, не обращая внимание на часовых, вытягивающихся, словно в старой армии, в струну, - лишь чести не отдавали для полного сходства, - побежал к квартире Ленина. Но его остановили беспощадные врачи во главе с Крупской:

– К Владимиру Ильичу сейчас нельзя. Нужен покой, покой, еще раз покой.

Раздосадованный Троцкий пришел в свою позаброшенную кремлевскую квартиру с простой мебелью. Выходцы из семей квалифицированных рабочих, мелких лавочников, обнищавших дворян, проведшие большую часть жизни в низкопробных гостиницах, дешевых меблированных комнатах, каторжных бараках, неожиданно ставшие министрами революционеры вряд ли бы смогли сразу воспринять подобающую положению роскошь.

Пришел вестовой с бюллетенем:

"На 8 час. 30 мин. сообщается: Пульс -- 110, температура -- 37,3, дыхание -- 22. Общее состояние удовлетворительное; осложнений пока нет".

В дверь постучал и, не спрашивая разрешения, вошел Белобородов, недавний председатель Уральского Совета, упраздненного колчаковцами.

– Здравствуйте, Лев Давыдович.

– Здравствуй, здравствуй, Александр. Вот кого не ожидал в Москве встретить, так это тебя.

Белобородов развел руками:

– Многие с мест сорвались, - Наркомвоенмор испытующе посмотрел на Белобородова, последний взгляд холодных, ярко-синих глаз выдержал с легкостью.
– Наши уральские почти все здесь.

– Так, так. Что же, заходи. Хотя нет, распорядись насчет чая, я только с дороги.

Белобородов тот час пошел исполнять приказание Троцкого.

– Так, так, - повторил Троцкий, на этот раз уже в пустой комнате.
– Вся шайка цареубийц, стало быть, в сборе. Так, так.

На самом деле, наркомвоенмор симпатизировал Белобородову, причем дружба была взаимной. На Восточном фронте пути их пересекались, Троцкий даже подсказывал, как молодому Председателю Уралсовета оправдаться в печати за акцию с Романовыми. Белобородов честен, слишком честен для своего времени и своего положения. Троцкому не составило труда разузнать, что Юровский на следующий день после расстрела Романовых отправился к месту захоронения и в нижнем белье убитых набрал с полпуда драгоценных камней. Камешки до сих пор у бывшего коменданта дома Евпатьевых. А сам Юровский в свою очередь фанатично честен и фанатично предан Якову. Следовательно...