Три Ярославны

Харальд отвечает:

— Погоди, Ульв. Похоже, теперь нам придётся защищать ворота.

— Это мне непонятно, — говорит Ульв.

— Мне тоже, — говорит Харальд. — Ждите меня здесь и к дворцу никого не подпускайте.

И он быстро уходит, а Ульв смотрит ему вслед и говорит:

— Похоже, наш Харальд немного повредился в уме, сидя в темнице.

Харальд же тем временем возвращается известным ему ходом в подземелья дворца и оттуда потайной лестницей поднимается в гинекей, к покоям Зои. Он слушает — и слышит, что там тихо, и с разбега выбивает дверь.

Увидев Харальда с мечом, в страхе разбегаются рабыни и евнухи, и Харальд остаётся один перед Зоей, одетой в порфир, но распростёртой на ложе в печали.

Зоя поднимается ему навстречу и говорит:

— Харальд! Как недоставало тебя все эти страшные часы!

И она бросается ему на шею в слезах и целует лицо и волосы.

Харальд говорит:

— Не время сейчас для любви. Что случилось?

Слёзы высохли у Зои, и она говорит:

— Бунт зашёл слишком далеко. Поднялась чернь и грабит дома знати без разбора. Высшее благо державы требует мира с Калафатом. А за это он обещал освободить тебя, и мы сможем видеться когда захотим.

Она снова обнимает его, и Харальд стоит в растерянности.

— Что же делать моим людям? — спрашивает он.

Зоя говорит:

— Как — что? Защищать нас, как и прежде, от врагов, а тебе, милый Харальд, я отведу особые покои во дворце.

Не успел Харальд склонить голову в знак благодарности, как поблизости раздаются шум, крики и топот. Шум приближается, и Харальд обнажает меч, заслонив собой Зою. Тут входит Георгий Маниак, стратиг, и с ним знатные мужи, и Маниак видит Харальда.

— Неисповедимы пути, которые сводят нас, Харальд! — говорит он и обращается к Зое: — Вели ему опустить меч. Мы пришли не как враги, а как верные слуги единой самодержицы Империи.

Зоя спрашивает:

— А Калафат?

Маниак говорит:

— Ты уж прости, я не решился тебя беспокоить и сам предъявил ему ультиматум, что высшее благо ромейской державы требует аннулировать ваш мир. Но Михаил позорно бежал из дворца вместе со своим дядей, новилиссимом, в Студийский монастырь. Благо державы требует теперь, чтобы ты повелела схватить их и поступить с ними как с преступниками, ибо их замыслы могут быть коварны.

Зоя в нерешительности молчит; тут выступает вперёд некий почтенный старец и говорит, протягивая Зое свиток:

— Синклит уверен, что ты примешь решение, подобающее дочери великого Константина и внучке благословенного Василия.

Тогда Зоя гордо выпрямилась и говорит:

— Повелеваю поступить так, как требует высшее благо ромейской державы.

Она подписывает указ, Маниак целует Зое полу платья и принимает свиток.

— Да свершится правосудие Божье! — говорит Зоя. — Ты, Харальд, и твои люди отныне должны во всём повиноваться Маниаку. Послужишь верно — дарую тебе чин этериарха.

Харальд слушает Зою и не узнает её, прежнюю, в надменной царице. Он говорит:

— Странно мне, что ты говоришь со мной как с рабом.

Зоя отвечает:

— Разве вы все не рабы мои, когда речь идёт о высшем благе ромейской державы?

Маниак говорит:

— Полно считаться, Харальд, — дело ещё не кончено, и твои люди ждут тебя.

Услышав про своих людей, Харальд отвечает:

— Идём.

И, не взглянув больше на Зою, покидает её покои вместе с Маниаком.

Они выходят из дворца, и Харальд видит, что площадь опустела, лишь множество трупов лежит на ней, и почти все — греческие воины в медных шлемах. А люди Харальда сбились в круг спиной к спине, выставив пики и заслонясь щитами, и окружены со всех сторон греками.

Тут Маниак кричит своим громовым голосом, чтобы греки расступились, и Маниак с Харальдом подходят к варягам.

— Мы не знали, что с тобой, — говорит Харальду Ульв, — и решили войти во дворец, перебив стражу, да больно их много набежало.

Маниак говорит:

— Вижу, что здесь зря пролита кровь, но один виновник в ней — Калафат. Забудем обиду и сообща отплатим негодяю! Тебе, Харальд, надлежит плыть к Студийскому монастырю, чтобы не дать Калафату уйти морем, я же с войском двинусь сушей. — И с тем они расходятся.

Харальд с варягами спускается к ладье, которая стоит в бухте Золотого Рога у причала, и они грузятся. Тут видят они Феодора, который бежит к ним и, радостный, прыгает в ладью.

Ему говорят:

— Тебе что за нужда с нами плыть?

Феодор говорит:

— Есть нужда. Говорят, в монастыре резьба по камню дивная, хочу поглядеть.

Ладья отчаливает; и ещё видят они, отплывая, как спешит к своему кораблю Готфрид, рыцарь, со свитой и, страшно бранясь, кричит:

— Здесь не невесту искать, а самому головы не сносить. — И он садится на корабль и приказывает кормчему:

— Греби к царю персидскому!

Небо начинает светлеть. Варяги плывут вдоль берега, и Харальд молчит, а Ульв одноглазый говорит ему:

— Много непонятного творится сегодня. Не было ещё того, чтобы Харальдом повелевал Маниак.

Харальд, задумчивый, отвечает:

— Калафат — наш общий враг.

Ульв говорит:

— Давно ли мы бились во славу Калафата, а сегодня бились против него и потеряли лучших воинов. Эйлив и Хальдор остались лежать на площади.

Харальд говорит:

— Эйливу и Хальдору — вечная слава, а с Калафатом у меня давние счёты.

Ульв говорит:

— Со Свейном у тебя счёты давние, да, похоже, ты уже забыл об этом.

Харальд поднял глаза и посмотрел на Ульва, а Ульв больше ничего не сказал и отошёл.

Тогда Харальд крикнул сердито.

— Не тебе, Ульв, учить меня, с кем прежде считаться! В моих счетах я сам себе хозяин!

— А мне сдаётся, — отвечает Ульв, — что есть им хозяйка. Да не та.

Харальд хотел ответить, но тут ладья причалила к берегу, на котором стоит Студийский монастырь. И варяги сходят с ладьи, и идут следом за Харальдом, и видят возле монастыря следы недавнего боя и среди воинов — Маниака, стратига, возбуждённого победой. И до приплывших варягов, похоже, никому нет дела, и Маниак не замечает Харальда, а когда заметил, обратился к нему так: