Три Ярославны

— Молюсь о спасении души грешной, — отвечает человек.

— А какой твой грех? — спрашивает Чудин.

Тут человек падает на колени, бьётся головой об пол и громче, чем нужно, кричит:

— Каюсь, отче митрополит и преподобный Илларионе, воистину непристойное совершил, бесом одолеваем! Гляди, — показывает он Чудину, а сам бьётся и вопит.

Чудин глядит, куда ему показывает Феодор, и вместо святых ликов видит над лестницей на стене охотников и лошадей, вепрей и пляшущих шутов с трубами, и все они как живые.

Чудин говорит:

— Может, и спьяну, а мне любо, и я тут греха не вижу.

Тогда человек сразу перестал биться и вопить, улыбнулся и говорит:

— А мне и стрезва любо, прости Господи! Ты бы попросил за меня Иллариона, пресвитера, он тебя послушает и меня простит. А я, вот крест, всё перепишу по уставу и любое покаяние приму, — нельзя мне без моего ремесла.

Чу дин говорит:

— Ладно, Феодор, услуга за услугу. Идём, солнце уже в головах, мне на княжью службу пора.

Он надевает сапоги и свой синий плащ, они идут по городу и приходят к дворцу конунга. И Феодор остаётся у ворот, не смея войти, а Чудин входит во двор, где воины толпятся, собираясь заступить на дневную стражу.

И он хочет, по должности, принять над ними начало, но тут появляется Рагнар в синем, как у Чудина, плаще, встаёт у него на пути и говорит:

— Нет здесь тебе дела.

Чудин говорит:

— Видно, ты забыл, варяг, что перед тобой Чудин, начальник княжьей стражи.

— Был таков, — отвечает Рагнар. — Теперь начальник стражи конунга я, Рагнар!

Тогда Чудин в бешенстве, что над ним так шутят, выхватил меч и замахнулся на Рагнара — и вдруг слышит:

— Опусти меч, окаянный!

И он видит на крыльце пресвитера Иллариона, и тот смотрит на него гневным взглядом. Чудин не испугался и гордо отвечает:

— Не было, монах, чтобы я опустил меч, разве что был бы на то княжий указ.

Илларион говорит:

— Мне повелел князь объявить свой указ: уходи! И не будет иного указа тому, кто забывает о княжьей службе, хмелю служа, но не господину своему!

Тогда Чудин вспомнил всё, что было ночью в покоях конунга, и как проспал ночную и утреннюю стражи, и рука его ослабла, и меч сам опустился. А Илларион ещё сказал:

— Много пришлые люди творят безобразий, с них спрос, а с того, кто позорит русское имя, — вдвойне. Изыдь, исчадие ада!

И тут воины бросились на Чудина и вытолкали, как низкого раба, за ворота, и ворота за ним закрылись. Чудин бился в них и сильно колотил кулаками, рубил мечом, но ворота во дворце конунга были сделаны крепко.

Тут появился Феодор-живописец и, видя, что собирается народ, поскорее увёл Чудина. И Чудин тогда заплакал, а Феодор сказал:

— Обоим нам, видно, не найти защиты.

Тогда Чудин говорит:

— Есть нам защита. Пойдём.

И вот они идут к берегу Днепра, к дому, где живёт Харальд. И видят, что у берега стоит ладья и на неё перекинуты сходни, а по сходням варяги катят на ладью бочки, волокут меха, луки и копья, корзины со съестными припасами. Одноглазый Ульв распоряжается погрузкой, а Харальд, печальный, сидит один поодаль и одет как одеваются люди, выступающие в поход.

Харальд увидел Чудина и говорит:

— Не суждено мне посмеяться над тобой. Вот мой меч, плюнь на него три раза. Но только потом отсеки мне этим мечом голову, потому что я не перенесу такого позора.

Чудин говорит:

— Повинную голову меч не сечёт. Лучше, Харальд, помоги мне, как брат, и умилостивь князя в гневе.

— Этого я сделать не могу, — отвечает Харальд. — Лучше мне после вчерашней ночи совсем не видеть конунга.

И он сказал вису:

— Видно, свою погибель Смелый сплетатель песен Сам на себя накликал, Славя осину злата. Жалом пчелы позора Девы мечи ответов Гонят меня из дома — Парус я свой расправил...

— И мне, видно, время парус расправлять, — говорит Чудин. — Одна у нас беда, один ответ.

— Охотно возьму тебя, — говорит Харальд, — если это искупит мой должок. Конунг Грикланда зовёт меня на службу.

— По мне, — говорит Чудин, — сейчас хоть в Тьмутаракань.

Тут к ним подбегает Феодор-живописец, который до того стоял поодаль и слушал, о чём говорят Чудин и Харальд, и падает Харальду в ноги:

— Христом Богом прошу, возьми и меня с собой, Харальд!

Харальд спрашивает:

— Что за человек?

— Это Феодор-живописец, — отвечает Чудин, — тож горемыка.

Харальд оглядел тщедушного Феодора и спрашивает:

— А какая от него будет польза?

Феодор говорит:

— Я напишу на твоём парусе льва или орла, чтобы все знали, как могуч Харальд.

— Пусть едет, — махнул рукой Харальд, — много места не займёт.

Тогда Феодор целует Харальду полу плаща и бросается помогать варягам, грузившим корабль, чтобы все видели, что он не даром ест хлеб, и пока больше не будет о нём речи.

Ярислейв-конунг и Ингигерд смотрят в окно из верхних покоев дворца и видят на реке парус ладьи, стоящей у берега, и Ингигерд говорит мужу:

— Не мужчина будешь и не конунг, если не вернёшь Харальда и варягов.

Ярислейв, как бы её не слыша, говорит:

— Эх, будь я помоложе, и сам бы поплавал, мир поглядел и себя показал.

— Лучше бы, — говорит Ингигерд мужу, — помог Харальду дружиной и деньгами вернуть престол.

Тогда Ярислейв говорит:

— Тебе Харальд по крови сородич, а мне даже по оружию не брат, разве что по застолью товарищ. Что я о нём знаю, кому помогать буду?

— Ярл Эймунд тебе тоже был неведом, — говорит Ингигерд. — Но ты не пожалел денег, когда он с дружиной взялся помочь тебе прогнать Святополка Окаянного из Кенугарда!

Ярислейв говорит:

— Кенугард — по-вашему, а по-нашему — Киев.

Ингигерд, видя, что муж не хочет этого разговора, отвечает сердито:

— Не любишь варягов, хоть они столько сделали тебе добра. Уж не ты ли научил Эллисив сказать Харальду обидные слова?

Конунг смотрит на жену и говорит:

— Елизаветой зовут твою дочь, Елизаветой!