Три закона Дамиано
Шрифт:
Я с трудом сдерживал смех.
– Ты всегда так уделываешь ментов?
– Нет, зимою и осенью уже другие приемы.
– А ты не боишься, что мент потом тебя достанет по визитке? Там же есть твой телефон!
– Там телефон службы спасения бездомных животных. Я там тоже работаю. Три дня в год. Пусть звонит!
Теперь я уже просто ржал:
– Я понимаю, зачем ты ему сиськи и попку показывала. Но почему ты его в звании так повысила? Ему до майора лет десять еще пахать. Он же четко представился: старший лейтенант!
– Если
Когда баба умнее мужика, им это редко нравится. Самые умные женшины предпочитают строить из себя глупышек. Мне же всегда нравились такие, с которыми можно поговорить не только о последней серии мыльной оперы.
– Слушай, Тильда, я никак не могу понять, кто кого снял: я тебя или ты меня? Мне как-то непривычно, что баба сама покупает выпивку и везет меня к себе домой.
– Мне тебя рекомендовал Борис. А у него глаз наметаный.
– Этот бывший мент? Он твой сутенер?
– Он не сутенер. И ментом он тоже никогда не был. Мы приехали!
Она свернула вправо, и мы подъехали к шикарному особняку с высоким забором
Тильда достала пульт управления. Ворота открылись и автоматически закрылись за нами.
All we need is love
Я не в первый раз оказывался в идиотской ситуации. Но в первый раз оказался в такой!
Я прошел в коридор. В Москве, на Рублевском шоссе, такое здание назвали бы жалкой халупой. Но здесь это был просто дворец: на стенах и на полах огромные ковры. Я не специалист, но сразу понял, что стоят они недешево. Большой плоский телевизор. Девица жила совсем неплохо. Вокзальная шлюшка никогда на такое не заработает.
Но это было еще не все! На стене висели мечи и щиты, пара копий, колчан и стрелы. Еще турецкий ятаган и несколько кинжалов. Не хватало только рыцаря в полных доспехах.
Оружие было сгруппировано со вкусом и со знанием дела, поэтому экспозиция эллинов не смешивалась со скифской, а пиратские сабли висели отдельно от стрел времен неолита.
Чехов говорил, что если в первом акте на стене висит ружье, то в третьем оно должно выстрелить. Только здесь было столько оружия, что глаза разбегались. За что хвататься при случае? Макарова и Калашникова на стене не было. А это было бы в самый раз при нынешнем кавардаке.
Но хозяйку, по всей видимости, еще ни разу не грабили.
Стоял там и стеклянный шкаф, в котором были разложены на полочках различные монеты. Я смог опознать только две из них. На одной было написано «Sestercium». На другой – «Тaller». Остальные были за пределами моих познаний. Дублоны, дирхамы, эскудо – я был абсолютно некомпетентен в этом. Хотя я знал, что некоторые «копейки» могут стоить в реальности больше, чем бумажка в миллион рублей времен атамана Махно. Некоторые монеты имели не привычную
круглую, а прямоугольную форму. И на паре монет были просверлены дырки, но никак не современной дрелью. На паре монет вообще были изображены мужчины и женщины, занимающиеся любовью.– Тебе понравились «спинтрии»?– услышал я за своей спиной.– Это времен Тиберия. А теперь иди в душ! Ты вспотел.
– Слушаю и повинуюсь, моя повелительница!
Душ немного протрезвил меня.
– Скинь все белье в сторону. Я потом постираю. Теперь моя очередь.
Я оглядел еще раз ее комнату. Огромное количество книг. На английском, латыни, греческом, санскрите и других языках. История, энциклопедии, археология, книги по живописи и искусству.
Тильда вышла из душа голая, обернутая полотенцем. Она присела, немного отдышалась и сама открыла бутылку.
Я попытался обнять ее, но она отстранилась:
– Не торопись. Мы успеем. Выключи свой телефон!
Коньяк оказался крепким и вкусным, как и положено «Hennessy». Она скинула пологенце и опустила шторы.
Чем-то она напоминала мне Дженни. Такая же пропорциональная фигура. Только Дженни – брюнетка, а Тильда – рыжая. У Дженни – черные глаза, а у Тильды – карие. У Дженни хищный взгляд, а взгляд Тильды напоминал взгляд заурядного ангела. И немного разной формы груди, в пользу Тильды.
Дженни в такой ситуации просто завалила бы меня в постель безо всякой лирики.
А Тильда ходила голой и делала вид, что меня совсем нет. Она приготовила бутерброды с черной икрой и поломала на куски ту шоколадку, что я купил за ее счет. Только после этого села рядом со мной .
Она закурила свой «Парламент».
– Тебе говорили, что ты красивая? – спросил я.
– Миллион раз.
– А признавались в любви?
– Два миллиона раз.
– А можно тебе об этом сказать в два миллиона первый раз?
– Можно. Но выпей еще раз для храбрости. Я вижу, как ты вибрируешь.
Может, лучше было бы найти по объявлениям что-нибудь попроще? Но отступать было поздно.
– Тильда! Ты самая прекрасная женщина, которую я видел в жизни! И даже если ты меня сейчас выгонишь, я все равно буду благодарен судьбе, которая даровала мне такую возможность познакомиться с тобой и даже лицезреть твое тело!
– Признание банальное, но принимаю. Но ты поэт! Ты стихи, случайно, не пишешь?
– Баловался немного в юности.
– Ничего не сможешь прочитать из своего?
– Не хочу тебя разочаровывать. На Есенина не тяну, а под Маяковского хилять не желаю.
– Тогда я тебе прочитаю.
Я подумал, что сейчас услышу типичное творение про камин, в котором трещат дрова. Он дарит тепло и навевает воспоминания о несчастной любви и одиночестве. Или про пустую лодку, которую прибило к берегу после шторма. И бедная рыбачка перебирает все, что нашла в ней, плачет и целует дохлую рыбешку за то, что руки ее любимого перед его гибелью касались ее чешуи!