Триады
Шрифт:
говорит: «Султан давно в маразме».
Полирует бритву брадобрей.
Демон усмехается облезлый.
А из разверзающейся бездны
лезут семь подземных королей.
Багдад
В Багдаде шумновато, но не так чтоб.
Корабль пустыни с курдом вместо мачты
по улице дымящейся плывёт.
Плетётся смертник ласковою псиной
за бочковидной гурией в лосинах.
Заходит на посадку самолёт,
в
напрасно то клевещем мы, то ропщем.
В Багдаде… Это кто сказал: война?
Ну, бегают с оружием мужчины,
так у мужчин имеется причина –
они в пейнтбол играют, старина.
В Багдаде лето. В моду входит красный.
Залёг на крыше загорелый Карлсон,
любуется в оптический прицел
красотами, рукой багдадцам машет.
Багдадцы улыбаются и пляшут.
А в полуразвалившемся дворце
пришелец затаился шестилапый.
Там давеча прожёг паяльной лампой
во времени-пространстве Аладдин
дыру настолько чёрную, что опа,
Багдад тю-тю, за окнами – Европа;
надень противогаз и выходи.
Изумрудный город-2
Забор, развёрнутый гармошкой.
Соседский дворик. Морда кошки
в мясистых триффидах кустов…
Похмельный эллин из Канзаса,
скажи, как ты здесь оказался,
как из разрозненных кусков
слепил правдивую легенду,
сменил профессию и гендер
и превратился в жевуна?
Тотошка умер от гангрены,
но заливается Гингема,
твоя гражданская жена
дни напролёт сварливым лаем.
А ведь была прекрасней лани –
как ты по этой суке сох!
И вот сидишь – брюшко, бородка;
она швыряет сковородку,
ты прячешь голову в песок.
Потом уносишься в машине
с зашедшим корешем Страшилой.
Потом, ввалившись в бар «Сезам»,
вы пьёте огненную воду
и превращаетесь по ходу
в двух некрылатых обезьян.
Хозяйка бара Марта Гудвин
слетала в Город Изумрудный,
преобразилась прямо, вон
как загорела… Тянет гарью.
И дровосек Железный Гарри
глядит на Марту светским львом.
Орки идут в атаку стальною цепью.
Гоблины наступают железным клином.
Карлик украл кораллы у Клары Цеткин,
спасся от коминтерновцев у кикимор;
весь посинел, распух, наглотался дряни
да заложил кораллы в ломбард Кощея.
Выпили хоббиты, Гэндальфу в морду дали,
а протрезвев,
побежали просить прощенья.Ладно, неси нам, Бильбо, пирог с корицей.
Сам не пойму, что это я волнуюсь…
Заночевал Иванушка у сестрицы,
утром проснулся – рядом лежит Анубис.
Прячет глаза, мнётся, башка шакалья,
тянет слона за хвост, а кота за хобот.
Шёл, говорит, из Мордора в Зазеркалье
да и попал в ваш Изумрудный город.
Джинны спалили всех дуболомов Урфина.
Выволокли из дворца ящики с изумрудами.
Жёлтый туман рассеялся. Брезжит утро и
некому вызволять самозванца Гудвина.
Переоделся в старой служанки платье он
и был таков. Джинны созвали жителей.
Всё, говорят, кончилась автократия.
Славьте же, идиоты, освободителей.
Перелицуем смрадные ваши капища
в небо пронзающие мечети мы.
А в Преисподней Шайтан потирает лапищи;
всем, кто в него поверит, сулит бессмертие.
Что же ты плачешь? Топай в кроватку, девочка,
маленькая марранка, еврейка, дурочка.
Элли в своём Канзасе получит весточку,
вызовет бурю и прилетит на выручку.
Один, в пустой квартире, включишь телик,
сидишь и тупо смотришь всё подряд:
как лопаются пузыри истерик,
как хлопаются в обморок, горят
на производстве, произносят речи,
танцуют на коньках и без коньков.
А ты сидишь и коротаешь вечер,
покуда самолёты мотыльков
под солнцем лампы мечутся. Им страшно
и весело, а может, всё равно.
Тому, большому, явно сносит башню
сухое светоносное вино.
А эти двое экономят силы,
но вот столкнулись, вспыхнули, сплелись…
Да ты и сам, больной и некрасивый,
поднялся вверх и в воздухе повис.
Висишь и ничего не понимаешь,
одновременно мёртвый и живой;
когда летишь, на правое хромаешь -
оно помято и обожжено.
Что там за тип у телика уселся,
опутал стул системой корневой?
В мучнистом теле крохотное сердце
стучит-не достучится до него.
Сначала лошадь яблоней была,
зимою мёрзла, а весной цвела -
вся в белом, настоящая невеста,
но как-то летом вышла из контекста
и в лошадиный город забрела.
Нашла по объявлению квартиру.
Сошлась потом с орловским рысаком -
самовлюблённым муторным кретином,
к соседке сверху бегавшим тайком.
Конец ознакомительного фрагмента.