Тридцать четвертый мир
Шрифт:
"Господи, лишь бы не стег", - мысленно вознес молитву Фернандес. И уже во весь голос гаркнул на своих подчиненных:
– Взвод! К бою! Капрал Грег, огнеметом с упреждением пять метров по объекту, ТОВСЬ!.. Рядовые Клейст и Чалены, короткими очередями… Остальные - страхуйте фланги.
Но огневой залп не получился. Из зарослей, путаясь в растрепанной амуниции, выскочил не разъяренный стегозавр или его уменьшенная туземная копия, чего боялся Руэда, а всего лишь один из четырех пропавших снайперов - Христо Станчев.
Не без труда влив в перекошенный от страха рот болгарина изрядную долю спирта, взводный добился от него истории гибели снайперской группы прикрытия. Он (Христо Станчев) и Марчелло несли боевое дежурство на вершине
Выжженная на полкилометра растительность еще дымилась, распространяя удушливый запах гниющих сырых листьев и сожженной заодно мелкой живности, не успевшей вовремя смыться. Обзор для стрельбы был отличный, туземцы не предпринимали попыток атаковать позиции отделения, и ребята немного расслабились.
Станчев не помнил, кто первый заметил фигуру, силуэт которой внезапно проступил сквозь дым, стелющийся по выжженной земле. Человек, а в том, что это был именно человек земной расы, а не туземец, ни Христо, ни Марчелло не усомнились, был бос и одет в белые ниспадающие до земли одежды. Он медленно шел прямо на них, мягко ступая голыми ногами по дымящемуся пеплу, и временами из-под его босых ступней вместе с облаками дыма взлетали вверх голубые язычки пламени. Идущий к ним человек, казалось, не замечал этого, и на лице его застыла маска равнодушия, спокойствия и отрешенности.
Дым мешал легионерам рассмотреть подробности, но Марчелло отбросил ручной огнемет и с коротким вздохом "Иезус Мария" рухнул на колени, склонив голову в молитвенном экстазе. По словам Станчева, он чуть не последовал примеру своего набожного соседа, но что-то помешало ему поддаться магии незнакомца. В свое время его отец, чудом переживший Плевенскую резню, порассказал ему кое-что о секте неонестинаров, затеявших тот бунт, и вид человека, бредущего по огню, расшевелил старые воспоминания. Он инстинктивно отступил назад. Одна часть его сознания требовала выпустить очередь по чужаку, а другая призывала упасть на колени перед новым мессией. Так он и стоял, словно заколдованный, не смея решиться ни на одно, ни на другое.
И лишь, когда незнакомец оказался совсем рядом, Христо разглядел, что лицо его стало искажаться, принимая зеленоватый оттенок, а вся фигура стала странно вытягиваться, теряя человеческие пропорции. До него с опозданием дошло, что он видит перед собой "оливкового богомольца", относящегося к наиболее опасной разновидности аборигенов, из встречающихся в этом районе.
Руки-клешни туземца трижды сухо щелкнули, и Станчев увидел, как один за другим рухнули на землю его товарищи со свернутыми набок, словно в немом удивлении головами.
Дальше он ничего не помнил, ибо бросился бежать, не разбирая дороги, и бежал так добрую милю, пока не догнал своих товарищей.
– Мне здорово не нравится это затишье, - сказал Руэда, прервав наступившую после выслушанного рассказа, паузу.
– Пошло оно все к энтой самой матери, - молвил Шаленый, достал пакет с суточным пайком, зубами разорвал на совесть сделанную упаковку и стал оглядываться в поисках места, на которое можно было бы присесть на время экспресс-трапезы.
– Да, - сказал он сам себе, пиная тяжеленный, на века вросший в землю обрубок ствола.
– Здесь и задницу не к чему прислонить - жуть берет… Эх, - не садись на пенек, не ешь пирожок…
С этими словами он уселся на опробованный пень и проглотил порядочный кусок какого-то подобия мясной запеканки.
После чего, вместе с пнем и потоком мата канул в недра планеты, тут же сомкнувшиеся за ним и плюнувшие в остаток взвода чем-то, надолго прервавшим процесс нормального дыхания.
– И этому хана… - отплевавшись и отчихавшись, комментировал происшедшее Руэда.
– А жаль. Капрал Грэг - доложите Первому по рации…
Люк -
бармен дневного (малого и слывущего спокойным) зала "Рая грешников" - привык к тому, что снятый с принтера очередной список укокошенных и пропавших без вести следует вывешивать поближе к меню со списком выпивки - глядишь, кто часом высмотрит в нем своего приятеля, а то и родственника, да и помянет грешную душу… Человеку - облегчение от захмеления, заведению - лишний грош… С каждой неделей список становился все длиннее - война набирала обороты, хотя войной все никак не звалась… Сегодня он был рекордно длинен - сантиметров сорок в длину, этот список - неудачная карательная акция Легиона. Кроме того, он не висел на положенном ему месте, а был примят к стойке бара локтем и животом пузатого мужика, потихоньку посасывающего то уж очень дорогую на вид сигару, то объемистую емкость с "мартини". Но, несмотря на эти признаки принадлежности к Гринзейскому полусвету, тип, осмелившийся сорвать с положенного гвоздика Список, вылетел бы из бара как пробка из бутылки, не будь он единственным и полным владельцем "Рая грешников" - Барсуком Беррилом… То, что шеф снял документ с положенного места, выпивает над ним крепкое (а шеф по наблюдениям местной челяди вообще редко когда прикладывался к рюмке) и посыпает его сигарным пеплом еще не так поразило Люка, как то, что он увидел в глазах хозяина - грусть…– Что-то с вашими близкими, мсье?
– спросил он деликатно, протирая и без того безупречно чистый бокал.
– Близкими… Близкими этих двоих я бы не назвал… Благодаря одному из них я носу не могу показать с этой милой планетки, а другой… Другой, как я понимаю, летел сюда, чтобы открутить мне голову напрочь… Оба без вести пропавшие - это, считай, и пепла не осталось… Ты, Люк, смотри, дырку не протри в склянке-то этой, а налей в нее чего покрепче… Вот так… И мне добавь… И давай, помянем на пару души рабов Божьих Дмитрия и Кая…
– Я что-то не пойму, шеф, - сказал Люк, осторожно поднося к устам наполненный "Бурбоном", и на гораздо более мягкие напитки рассчитанный своим объемом, бокал, - вы же сами только вот сказали, что один вам голову скрутить собирался, а другой - здесь, на Гринзее припер… Так чего же вы так расстраиваетесь?..
– Эх, Люк, хороший ты человек, и поймешь с годиками-то, что для истинной дружбы все, что ты тут мне, а я тебе перечислил - сущие мелочи…
Беррил никак не мог отделаться от мысли, что это Бог злорадно покарал его за то, что он сильно сплутовал в тяжелых, без свидетелей, ночных переговорах с тайными посланцами Лесного Народа. Лесной Народ теперь имел доступ к оружию, которым можно было оснастить две полные дивизии, а Беррилу предстояло стать очень богатым человеком, когда с ним смогут расплатиться. Когда и если.
"Но ведь я рискую своей шкурой, господи… - грустно воззвал он к небесам. И ведь это самый низкий процент от сделки, который я брал когда-нибудь в жизни… - Тебе-то этого не понять, там - у себя…"
Реальность грубо ворвалась в его размышления.
– К вам там опять, сука эта!
– заорал, врываясь через служебный вход, рифмотезка Люка - шефовский секретарь-телохранитель, Лео Дюк.
– С пумой на цепочке…
– Приведи себя в порядок Дюк, - с достоинством бросил ему Барсук.
– У тебя щека не в порядке. Правая. И займи свое место. В заднем проходе… В приемной, я имею ввиду…
Он, не торопясь, осушил свой бокал, загасил сигару о крышку серебряных часов-"луковицы", кивнул Люку - мол ты проследи, чтобы все тут было… Привел себя в порядок перед зеркалом и, тяжело вздохнув, проследовал наверх, в свой приватный кабинет.
Никаких сук в кабинете не оказалось. По крайней мере, Барсук Беррил никак не смог бы отнести к этой категории живых существ кипейно-седую, изящную, чуть преклонных лет леди, дожидавшуюся его в изысканно вежливой позе на отменно неудобном стуле для посетителей. Пум, цепочек и Дюка в кабинете тоже не было.