Тридцать дней до развода

Мои принципы друзья давно знают: ни капли.

Я отошел к мангалам, о которых в суете и толкотне как обычно забыли. Вот и жрем потом регулярно обуглившееся сырое мясо. Женщин к нему якобы допускать нельзя, а самим влом следить.

Перевернул шампуры, снял решетку, на которой запекались овощи, положил новую порцию, сбрызнул портером из забытой кем-то бутылки.

Постарался не заметить брата, который подошел и встал за спиной.

— Ну ты чего, Бодь, все еще дуешься? Столько лет прошло!

Столько лет прошло, а он все так же безошибочно вычисляет женщин, которые мне нравятся.

Столько лет прошло, а он все так же выбешивает меня в первые же секунды нашей встречи.

Столько лет прошло, а у меня, как и прежде, чешутся кулаки, хотя я давно имею репутацию человека, которого невозможно вывести из себя. И даже на стройплощадке разговариваю на литературном русском.

Зато сейчас в голове выстраиваются заковыристые конструкции, достойные Петра Первого с его большим и малым матерными загибами.

— Слушай, ну Алка же в итоге тебе досталась, в конце-то концов! — использует гениальный аргумент братец. — Правда, не понимаю, зачем нужно было на ней жениться. Как, кстати, семейная жизнь?

— Мы разводимся.

Потеснив истекающие соком шампуры со свининой, я выложил на мангал узкую решетку со стейками из форели. Разумеется, никто не подумал, что она готовится быстрее. Так всегда. Сначала они орут, что это не по-мужицки — рыбку есть, а потом мясо остывает, а от форели одни воспоминания и горстка костей.

— О. Хм… — Витька отреагировал на новость с несвойственным ему красноречием. — Что ж.

Он подошел поближе, рассматривая содержимое мангалов с тем задумчивым видом, с которым Алла обычно смотрит под капот своей «миньки», когда хочет, чтобы кто-нибудь пришел и спас ее от ужасно сложной процедуры заливания омывайки.

— Удачи тебе в новой холостой жизни! Народ, прячьте девок, Богдан выходит на охоту! — И он хлопнул меня по плечу.

Со стороны мы, наверное, смотрелись хорошо: два брата, когда-то напрочь разругавшиеся, теперь совместно жарят мясо на пикнике. Я посмотрел на его руку, задержавшуюся на моем плече, и он ее быстро убрал.

Сделав вид, что так и задумано.

Отошел в сторонку, закинул голову, рассматривая бегущие по умытому весеннему небу облака.

— Мне вот Дарья понравилась. Такая девочка яркая, сочная. Я б ее… Погулял.

Если я сейчас сделаю то, чего мне хочется больше всего на свете… Нет, это я точно не сделаю, сидеть за него, как за человека потом.

Если я сейчас медленно положу очень острый шампур обратно и вломлю ему голыми руками, он все поймет. Витька у нас не дурак, к сожалению.

Не преминет поделиться с Аллой и ее подружками.

И тогда мне точно не видать Даши.

Ее упрямство, ее нежелание даже видеть меня, пока в паспорте не будет стоять печать о разводе, станут той почвой, на которой обаяние Витьки и его умение запудривать девушкам мозги развернутся во всю мощь.

А он постарается ради меня.

Мы это уже проходили десять лет назад.

Поэтому я все же аккуратно пристраиваю шампур на мангал под чересчур внимательным взглядом брата.

Растягиваю на сведенном сдерживаемой яростью лице фальшивую улыбку.

И говорю:

— Погуляй. Кто ж тебе помешает?

Я.

Я.

Я помешаю.

Глава Ему нужнее

Мясо жарилось, коньяк пился, бутерброды тоже не кончались.

Музыка гремела, народ общался, а я добровольно сослал себя в следящие за мангалами и смотрел на все это со стороны.

Витька громогласно делился с народом планами на жизнь, перекрикивая даже музыку. Последние пять лет он жил то во Франции, то возвращался к родным пенатам, чтобы «передохнуть от этой Европы», как сообщали мне родители. Судя по виноватому лицу мамы — еще и выцыганить у них денег. Какие-то он там вечно открывал бизнесы, которые не взлетали, прогорали или закрывались по уважительным причинам, но не сдавался, уверенный в том, что ума и деловой хватки ему должно было достаться больше, чем мне.

А вот зачем вернулся сейчас… Да еще с понтом…

— Европа окончательно превратилась в тюрьму, в концлагерь для мыслящих людей! — донеслись до меня его разглагольствования. — Свобода слова? Мы к привыкли, что в России все плохо, но на самом деле именно у нас сейчас можно свободно говорить, что вздумается, не беспокоясь, что обидишь какое-нибудь меньшинство. И потеряешь все: репутацию, работу, даже право жить там!

Опа! Неужели братца выгнали из райского сада?

Алла вертелась там же, у него под рукой, Даша бродила по первой весенней травке, любуясь расстилающимися просторами за рекой.

Не со мной, так хоть и не с ним. Бывают времена, когда рад и такому.

— Так что, ты к нам возвращаешься? — это Алла интересуется.

Что ж, совет им да любовь!

От мысли, что все может так удачно сложиться, у меня даже настроение улучшилось, и я подхватил лопатку для углей, поворошил их, даже что-то стал насвистывать.

— Не зна-а-аю… — лениво так, вальяжно отозвался брат. — Здесь все, конечно, не мой уровень. Но надо родственникам помогать, родители не молодеют, да и у вас с братом проблемы. Все без меня разваливается.

Я чуть не поперхнулся минералкой. Вот помогать нам точно не надо. Без тебя отлично справимся.

— Богдаш, ну ты чего, Витьку не знаешь? — Пока я отряхивался от минералки, как пес после купания, откуда-то вынырнула Светка и принялась деловито переворачивать шампуры и заливать лишние язычки огня, лижущие шкворчащую свинину. — Пару недель погуляет, среди девок шороху наведет и опять свалит куда-нибудь. Европа ему не та, так хоть в Москву.

— Это утешает… — процедил я сквозь зубы.

Это единственное, что утешало. Потому что братец перестал рассказывать, как ему невыносимо жилось во Франции, и перешел к своему основному плану: что-то шептал Даше на ухо. И хотя она старательно от него отодвигалась, расстояние между ними все равно было примерно на тысячу километров меньше, чем мне бы хотелось.

К моему плечу прижалось что-то теплое. Я вздрогнул — но это оказалась всего лишь Светка, которая обхватила меня за руку и склонила умильно голову, притискиваясь ко мне так, словно мы были пожилой парочкой, которая смотрит на шалости своего любимого сыночка.