Тридцать ночей
Шрифт:
Он побледнел.
— Не смей говорить об этом.
— Но это данность. Это случится. Ты вставишь свои зубные протезы и начнёшь избивать людей тростью?
Его губы изогнулись в сдержанной улыбке.
— Это не смешно, Айден. Мы должны подготовить тебя к... к потерям. К жизни.
Полуулыбка исчезла. Его глаза потеряли фокус, как будто это был рубеж, за пределами которого он ничего не мог разглядеть. Я потянула его за руку, чтобы поднять его с пола. Я не могла смотреть на него, стоящего на коленях, в то время когда он выглядел настолько уязвимым. С
Я сделала глубокий вдох, очень осторожно подбирая свои следующие слова.
— Айден, я не хочу уходить. Я боюсь потерять тебя, равно как и боюсь того, что мне придётся сесть на борт самолета, летящего в Лондон. Но одно дело нам поступить так по отношению друг к другу, и совершенно иное для Хавьера или Реаган или какого-нибудь другого горемыки вынести всю тяжесть этого. Я считаю, что тебе надо встретиться с доктором по вопросу твоей ярости... твоего ПТСР. Ты уничтожаешь своё собственное здоровье, твое спокойствие —
— Хорошо.
— Я имею в виду, интенсивность сердечного приступа — подожди, что ты только что сказал?
— Я сказал хорошо, я кое с кем встречусь.
Мне требовалось некоторое время, чтобы подобрать правильные слова, так что вместо этого я смотрела на него и моргала до тех пор, пока он чуть ли не рассмеялся.
— Вот так просто?
— Возможно, это вот так просто для тебя, но мне потребовалось больше десяти лет, чтобы снова это попробовать.
— Снова это попробовать? Хочешь сказать, что ты уже ранее кого-то посещал с данной проблемой?
Напряжение вернулось в его плечи. Он отвёл взгляд в сторону от меня, его глаза зацепились за стоящую на прикроватном столике, подаренную мной рамку.
— Кратковременно — когда впервые вернулся домой.
— Насколько кратковременно?
— Достаточно, чтобы понять, что не хочу этого делать.
Его плечи распрямились, демонстрируя непокорность, как будто они были согласны с этим решением, поддерживали ту его часть, которая отказывалась от помощи в любой форме.
— Ты наказываешь себя, не так ли? Именно поэтому ты отказался проходить лечение?
Он ничего не ответил, но хватка на моей руке усилилась. Я приняла это в качестве подтверждения своей догадки.
— Айден, почему? Что, по-твоему, ты сделал такое, чтобы заслужить это? — мой голос повысился и надломился.
Его глаза начали медленно принимать отрешённый взгляд, подобно прелюдии к запиранию в самом себе, чему способствовали его ретроспективы. Мне не хотелось, чтобы он вновь предстал перед каким бы то ни было ужасом, поэтому я продолжила говорить:
— Послушай, если тебе слишком сложно мне об этом рассказать, я подожду, пока ты не будешь готов. Да я и вообще согласна никогда этого не услышать, если это то, в чём ты нуждаешься. Но ты не можешь просто взять и закупорить это в себе. Что насчёт того, чтобы поговорить с другими морпехами? С Маршаллом —
Внезапно его указательный палец порхнул к моим губам.
— Элиза, причина, по которой я считаю, что заслужил это, не является темой данного обсуждения.
—
Твоё здоровье, вот что является темой этого обсуждения.— Отлично, моё здоровье, — заорал он.
Лазурные птички на улице умолкли, перестав чирикать. Он тяжело задышал и пальцами зажал переносицу, закрыв при этом глаза. Когда он вновь посмотрел на меня, его глаза блестели, сродни жидкости.
— Теперь моё здоровье это ты, — прошептал он. — Так что ради тебя, я попробую.
Опустилась тишина. Ни звуков чириканья. Ни звуков дыхания. Не было слышно даже моего собственного пульса, стучащего в ушах.
— Я твоё здоровье? — я попыталась произнести слова, но голос мой пропал.
Он, должно быть, прочитал по губам, поскольку улыбнулся. Печальной улыбкой, не обнажив ямочку.
— Ты всерьёз этому удивлена? С той самой минуты как я увидел тебя, ты успокаиваешь меня лучше любого лекарства. И поверь мне, было время, когда я перепробовал все возможные препараты.
Лекарство... Я закрыла глаза, сделала глубокий вдох, и попыталась отыскать свой голос.
— Айден, я должна кое-что у тебя спросить.
Он застыл.
— Что?
— Ну — ты используешь такие слова, как лекарство и пристрастие, когда говоришь обо мне —, — я умолкла потому, как моё горло стянуло настолько сильно, что из меня вырывался лишь резкий, свистящий звук.
— И ты волнуешься, что это всё, кем ты для меня являешься, — его голос был очень нежным.
Я кивнула, скручивая простынь в своих руках.
Ещё до того, как я успела хоть глазом моргнуть, он вырвал меня из-под простыней и усадил к себе на колени.
— Элиза, детка, нет! Если бы я желал исключительно твоего успокаивающего эффекта, почему бы мне просто не остановиться на твоих картинах? Только этого уже вполне достаточно, чтобы твой эффект работал. Я бы не нуждался в тебе.
— Ну, я подумала, может быть, живой объект оказывает лучший эффект?
— Он лучший, но не потому, что у меня возникла сильнейшая одержимость. А потому, что ты гораздо больше, чем всё это. Ты... ты заставляешь меня хотеть...
— Хотеть чего? — прошептала я, впиваясь взглядом в его глаза, чтобы ничего не упустить.
Его глаза были спокойными — бирюза была ещё более ослепительна, чем когда-либо. Его губы приподнялись в первой за сегодня, широкой улыбке.
— Я хочу водить тебя на концерты. Засыпать с тобой, зарывшись носом в твои волосы, — он запустил пальцы в мои спутанные во время сна волосы. — Целовать тебя в светлое время суток в самом сердце "Сада Роз", не беспокоясь о том, кто находится поблизости.
Всё то, что он не может иметь.
Кончиками пальцев он приподнял моё лицо, так чтобы я могла посмотреть на него.
— Я хочу быть твоим новым домом.
На долгое время я потеряла дар речи. И это было прекрасно. Так как единственное, что я могла произнести в ответ на это: "я люблю тебя".
Вместо слов, я страстно его поцеловала. Он простонал и ответил на поцелуй настолько неистово, что мы повалились на кровать, наши тела соскользнули по простыням на самый край кровати. Его рука обхватила мою челюсть – точно так же, как это было в нашу первую ночь.