Тридцать три ненастья

Однажды вихляевские пацаны наскочили на клеймёновских, завязалась потасовка, но силы были не равны. Михаил Павлович выскочил с бадиком и разогнал забияк, защищая своих подопечных.

На селе всегда была проблема с учительскими кадрами. Василий рассказывал, что немецкий язык у них преподавал простой хуторской казак, побывавший в немецком плену. Кто-то из ребят спросил его: «А как по-немецки будет окунь?» И тот не растерялся: «Чекомас!» Озорники тут же приклеили ему прозвище – Чекомас. Тем он и запомнился.

Памяти Михаила Павловича Соснина Василий написал позже пронзительное стихотворение «Начальная школа». Процитирую несколько строф:

Снится мне школа старая,Парта моя усталая,Крашеная доска.Чувствую осязательноВ пальцах моих старательныхТалый ледок мелка.Крошится он и тупится.Кто за меня заступитсяВ строгой моей стране,Если в далёком городеПоезд на жутком холодеСтал по моей вине?Плохо урок я выучил,Первый учитель выручил,Был он не лыком шит.Стёжки метель запутала,Он из другого хутораУтречком к нам спешит…

Кстати, эти стихи, как и многие другие, Василий привёз с одного из своих сенокосов.

Через день я отправляла ему внушительную стопку газет, засунув их в большой жёлтый конверт. Марки на почте выбирала самые красивые, живописные. В ответ приходили нежные благодарные письма с вложенными в них ромашками, кашками или васильками. И вот однажды пришло сообщение: жди в пятницу к обеду.

О, я умела ждать и встречать красиво!

Прозвенел дверной звонок, и он вошел – свежий, пахнущий травой и молоком, лишь чуть припылённый долгой дорогой. Как это было! Как это было! А в руках – сумка огурцов, килограммов восемь.

– Господи, что же с ними делать?

– Режь салат на закуску.

Из наплечной сумки на свет божий появились две бутылки «Краснодарского» коньяка.

В странной стране мы жили, в странное время. Дом как бы общий, а этажи разные. На одном – элиты всех уровней с их бумажными победами, достижениями, героями, спецмагазинами, спецполиклиниками, английскими костюмами, итальянскими башмаками и пр. На другом – народ, пославший все элиты на фиг, дерущийся в магазине за палку варёной колбасы, пачку условных пельменей, но довольный бесплатным образованием, честной медициной, общим рутинным покоем. Все понимали, что все лгут друг другу. Чем больше лжи, тем смешнее. Одни по «Малой земле» проводили ежедневные читательские конференции, а другие ставили на неё кипящие чайники. Так называемый автор, Леонид Ильич Брежнев, постоянно забывал и путался в названиях трёх своих бестселлеров, а страна угорала от восторга. Для элит Москва была коммунистической Меккой, где царили божества с их высокими идеалами, а для народа – большим мясным магазином, цитрусовым бутиком, тряпично-обувным рынком.

В Москву стремились и мы, провинциальные писатели, памятуя, что столица – это издательства, толстые журналы, литературные газеты, ЦДЛ, касса Литфонда. А главное – признание! Ловкачи от литературы в Москве находили себе некрасивых жён из дочек советских классиков, пристраивались, прописывались, начинали смотреть свысока на бывших товарищей из Орла и Тамбова, Красноярска и Волгограда.

А Макеев, окончив Литинститут, рысью бежал из столицы. В ЦК комсомола его не смогли соблазнить ни работой в «Сельской молодёжи», ни жилищной перспективой. «Ну и дурак!» – заключил Юрий Поликарпович Кузнецов при моём с ним разговоре об этом.

Ездить в Москву Василий не любил никогда. Там он не мог быть первым, а на десятых ролях – извините! Волгоград стал его домом и судьбой. Здесь его любили, ценили, награждали, прощали и называли первым, каруселью вокруг него кружились друзья и приятели. Женщины? Ну да, поэтессы и поэтесски льнули душой и телом, но он чаще отшучивался: «Мы, алкоголики, спокойный народ». Василий сроду не был азартным ходоком. Я это знала и не к телу стремилась припасть, а к душе, к его таланту. Они не обманывали так легко, как тело, хоть и улетали порой в эмпиреи казачьей вольницы. «Улетаешь? Лети, пожалуйста! – писала Вероника Тушнова. – Знаешь, как отпразднуем встречу!»

Вернувшись с сенокоса, Василий благостно расслаблялся у меня в Волжском, но о заселении «по-семейному» речь не шла. Нагостившись в охотку, снова уезжал в Волгоград. Надо же порадовать народ новыми стихами! «До встречи?» – «До встречи!»

А я настроилась ждать гостей из Тамбова. Обещались сестра Валя с мужем Станиславом и дочкой Наташей, с ними младшая сестра Лена. Двоюродные, но очень любимые.

Шумная ватага родственников объявилась в дверях уже поздней дождливой осенью. Хмурое небо и тусклая окрестность были тягостны душе лишь во дни одиночества, но с приездом сестёр жизнь зацвела родными голосами и домашней суетой. В прихожую вволокли мешок тамбовской картошки, несколько банок огуречно-помидорной закрутки, батон варёной колбасы. Жареную картошку к приезду дорогих гостей я лишь подогрела, остальное нарезали, разместили по тарелкам. Как? Что? Где? – выяснялось по ходу. А я повинно досадовала на себя, что котлет не нажарила, курицу не отварила, салатов не намудрила. Таких продуктов в моём холодильнике не водилось месяцами. Сейчас думаю, что сёстры, быть может, были несколько разочарованы приёмом, а тогда всё казалось проще простого. В конце концов, что может быть вкуснее жареной картошки с солёными огурцами?

Окольно поняла, что ребята привезли ещё мешок картошки, хотели бы продать свой деликатес на людском толковище около рынка или магазина. Но к вечеру следующего дня выяснилось, что затея не удалась. Они на своей машинёшке целый день промотались напрасно, даже бензин не оправдали. И мы снова сели за вечерний стол с жареной картошкой, колбасой и солёностями. Выпивали совсем немного – не было бражных любителей.

Ещё через день поехали смотреть Волгоград. На перекрёстке проспекта Ленина и Краснознаменской машину с чужими номерами, заляпанную неместной грязью, остановили гаишники:

– Предъявите документы!

О, Станислав! Он, конечно, забыл их в Волжском, в какой-то другой куртке. И пришлось нам делать трёхчасовой вояж туда-обратно, оставив девчат в машине в качестве заложниц. Денег на такси просто не было. Сёстры едва не описались в своём, открытом всему белому свету, железном плену. Я снова чувствовала себя виноватой за то, за другое, за пятое-десятое. А в чём я была виновата? Но не проклинать же тамбовским гостям город-герой Волгоград, чётко соблюдающий закон дорожного движения! Раздражение, естественно, вылилось на меня:

– Твою мать! И зачем мы сюда приехали?

В тот вечер никто и предположить не мог, что случится наутро.

Проснувшийся раньше других Станислав выглянул в окно, а машины под окном не было. Выбежали на улицу. Раскуроченный «жигулёнок» белел в полусотне метров от дома, по самые дверки загнанный в глинистую осеннюю лужу. Все расплакались, даже Станислав.

Милые мои, родные, злодейка-судьба любит иногда потешиться над беззащитными своими данниками. Никто из нас, мучеников того утра, не стяжал по жизни лёгкого богатства, завидного счастья, справедливого людского суда. Но Бог справедлив! Он наверняка спишет с наших грешных счетов хотя бы по одному прегрешению за то, что перенесли тогда, выталкивая машину из лужи, соединяя оборванные проводки, подкачивая осевшие колёса, отмывая грязь, протирая лобовые стёкла, прогоняя мотор, проверяя уровень масла и бензина. К нам подходили неравнодушные люди, предлагали помощь. А ублюдки, сотворившие беду, спали, наверное, беззаботным юношеским сном, заполняя пространство вокруг себя нестерпимым алкогольным перегаром.

А в остальном, что ж, странное, но беззаботное время. Нет в магазинах колбасы, масла, сыра, мыла, зубных щёток, но есть, слава богу, уксус и горчица, морская капуста, «Завтрак туриста» и хлеб. Обед можно приготовить из пакетика «Вермишелевый суп с мясом», а если есть ещё тамбовская картошка и банка солёных огурцов – ты человек. Ты можешь застелить хрустящую белую постель, включить бра над головой и распахнуть не читанную раньше книжку. Хотя бы «Вор» Леонида Леонова. Жизнь продолжается!

В конце ноября на базе писательской организации обком ВЛКСМ организовал встречу с французской делегацией. Денег выделили внатруску. Мы налепили бутерброды с килькой, отварили картошку, нанесли солёностей. Водкой запаслись по-русски. И вдруг, по закону подлости, над накрытыми столами зароилось облако мошки. Откуда она взялась – было не понять. Уселись, начали общаться. Кто-то из наших сказал, что в подвале Макеев играет в бильярд с ребятами. Мы давно не виделись, не созванивались. Душа заскулила, и я пошла пригласить его к нищему нашему пиршеству, дабы он мог поддержать собратьев словом и стихами.